Татьяна Романова - В погоне за «Босфором»

А ведь он всегда это чувствовал, жаль, что осознал только сейчас. Граф Кочубей подвел к нему невесту и, улыбаясь, отступил в сторону. Дмитрий протянул руку, и теплые пальцы легли в его ладонь. Он сжал их и осмелился посмотреть в лицо Надин, та не отвела глаз, глядела с вызовом. Он не смог разобрать, что таилось в этом взгляде. Но теперь это стало уже не важным. Главное свершилось – она пришла!

«Все потом, – приказал себе Дмитрий и встал рядом невестой у аналоя. – Пусть нас наконец-то обвенчают!

Обвенчаны! Гости осыпали князя и княгиню Ордынцевых восторженными поздравлениями и пожеланиями счастья. Софья Алексеевна была единственной заплаканной дамой, все остальные гостьи радостно обнимали новобрачную, а граф Кочубей, военный министр Чернышев и оба шафера с воодушевлением пожимали руку Дмитрия. Наконец все расселись по экипажам, и свадебный кортеж покатил вниз по Тверской. Дмитрий бросил взгляд на свою жену, застывшую в уголке кареты, и спросил:

– Вы ни о чем не жалеете?

– Нет, – коротко ответила Надин.

Она не стала продолжать фразу, и Дмитрий мгновенно понял, о чем думала его молодая жена, но, разрази его гром, он просто не мог заговорить о сцене в гостиной. Вместо этого он тихо сказал:

– Для меня холостая жизнь осталась в прошлом, в церкви я был честен.

– Надеюсь, – после долгой паузы выдавила из себя Надин и вновь замолчала.

Тяжелая пауза все разрасталась, наливалась чернотой обид, и, спасая их робкий диалог, Дмитрий попробовал заговорить о другом:

– Вы не стали надевать мой подарок – вам не понравилось платье?

– Дело не в этом, – с готовностью откликнулась Надин, – просто, вы же знаете о примете, что жених не должен видеть платья невесты до свадьбы. Я хотела надеть подаренный вами наряд на бал к герцогу Девонширскому.

– Так оно вам все же понравилось?

– Да, оно мне очень идет, – призналась Надин и улыбнулась.

Что за улыбка – как солнечный лучик! Может, у них все еще наладится? Осмелев, Дмитрий предложил:

– Давай звать друг друга по именам и на «ты». Решишься?..

– Я попробую, – смущенно пообещала его жена и после паузы добавила: – Дмитрий.

– Спасибо, Ди, – обрадовался Ордынцев. Он сам не ожидал, что назовет жену так – но имя само слетело с губ. Надин стала для него теперь прекрасной Дианой-охотницей, но как это объяснить, он не знал. Не рассказывать же ей о старинной статуе в Виндзорском замке, так поразившей его когда-то в юности. Вдруг она сочтет это глупым мальчишеством? Однако жена ни о чем не спросила, и Дмитрий промолчал.

Надин говорила с ним просто и искренне, и Ордынцев порадовался – похоже, все их недоразумения остались позади, он суеверно скрестил пальцы, чтобы не сглазить свое везение. За окошком кареты появились серые стены и мраморные пилястры его дома, кучер развернул экипаж к крыльцу, а лакей поспешил распахнуть дверцу.

– Добро пожаловать, – тихо сказал Ордынцев.

Вслед за их экипажем подъехали кареты гостей, и сияющий, как медный пятак, дворецкий провел всех в украшенную цветочными гирляндами столовую. Гости отдали должное искусству французского повара из ресторана «Яр», запили еду изрядным количеством «Вдовы Клико», и за праздничным столом воцарилось искрометное веселье. Даже военный министр оказался на удивление любезным, а Софья Алексеевна наконец-то перестала плакать и теперь нежно улыбалась молодоженам.

По сигналу Ордынцева лакей отворил двери большой гостиной, превращенной в танцевальный зал, и оркестр заиграл вальс.

– Это ты придумал сделать его первым танцем? – удивилась Надин, – я ждала сначала полонез, потом мазурку.

– Я ведь просил тебя оставить мне вальс на балу в Благородном собрании. Вот и захотел получить долг.

– А ты всегда получаешь долги или иногда прощаешь своих должников?

– Только не в этом случае!

Ордынцев вывел жену на середину залы и обнял. Теперь он имел право прижать ее к себе, и к его радости, Надин не отстранилась, ему даже показалось, что она сама прильнула к нему. Дмитрий кружил жену, вдыхал аромат роз из ее свадебного венка, и сейчас хотел только одного – чтобы музыка не кончалась, а он не размыкал объятия.

Потом новобрачная танцевала с другими, и ее мужу оставалось лишь наблюдать за тем, как грациозно она скользит по паркету. Дмитрий с трудом вспомнил, что кроме личного счастья, существует еще и выстраданное дело, которому уже отдано несколько месяцев. Он подошел к военному министру и тихо сказал:

– Ваше высокопревосходительство, у меня есть к вам особо конфиденциальное служебное дело. Я прошу вас принять меня завтра утром, часов в десять, если вам удобно.

– Для молодожена вы собираетесь проснуться слишком рано, – развеселился новоиспеченный граф Чернышев, и Дмитрий понял, что тот уже изрядно пьян.

Стараясь не испортить свой праздник, Ордынцев просто уточнил:

– Вы будете в своем доме на Солянке?

– Вы знаете, где я живу? – удивился Чернышев, а потом вяло махнул рукой: – Ладно, приезжайте в десять, но к полудню я должен быть в Кремле.

– Мне хватит получаса, – заверил его Дмитрий и с облегчением вернулся на свое место.

Наконец гости начали прощаться. Подали экипажи. Стоя на крыльце, Ордынцев с нежностью наблюдал, как Надин машет вслед коляске, увозящей ее мать и сестру. Неужели это все-таки случилось, и синеглазая Диана-охотница стала его женой?..

Он обнял Надин за талию и тихо спросил:

– Пойдем наверх?

Надин поняла. Она не ответила, лишь молча кивнула. Дмитрий проводил ее до парадной спальни, где хозяйку уже ждала переехавшая в новый дом Стеша, а сам отправился в свою комнату. В последний раз повесил он в полупустую гардеробную свой фрак. Завтра все вещи нужно будет перенести в спальню. Дмитрий сбросил жилет и, сжигаемый нетерпением, направился к жене.

Надин полусидела в постели. Свечи в люстре уже потушили, в спальне горел лишь ночник. Он подсвечивал тонкий профиль Надин. Ее плечи в отблесках свечи казались золотистыми, длинные кудри струились по высоко взбитым подушкам, а глаза в полутьме стали темными, глубокими омутами. Она была так хороша, что в это даже невозможно было поверить.

Дмитрий сел с ней рядом. Надин заметно волновалась: он видел дрожь ее полуоткрытых губ. Ничего…Ее страхи уйдут, ведь он будет очень нежным и терпеливым. Дмитрий потянулся к губам жены, но та шарахнулась в сторону и с ужасом прошептала:

– Я не могу. Мне кажется, что нас здесь будет трое…

«Трое в постели!.. В его собственную брачную ночь…Застрелиться что ли?»

Ночь за окном казалась такой же непроглядной и черной, как тоска в душе Ордынцева. Он давно поднялся с постели в своей прежней комнате и теперь, распахнув окно, сидел на подоконнике. Ползущие из сада сырость и холод, как ни странно, приносили облегчение, по крайней мере, Дмитрий чувствовал, что жив. Это было все-таки легче, чем острое – чуть ли не до воя – отчаяние, накрывшее его в первые часы после визита в спальню.