Далия Трускиновская - Опасные гастроли

— И вот путь убийцы. Он выбегает в дверь с другой стороны форганга — это четыре или пять. Он добегает до закутка и прячется — возможно, под деревянный прилавок, или просто прижимается к стене. Это восемь. Он ждет не более трех секунд, пропускает мимо себя Ваню и выскакивает ровно тогда, когда у закутка появляется Платон Васильевич. Конокрад видит его, но плохо понимает, что это за фигура отделилась от стены. Тринадцать — убийца наносит удар. Говорит, ножи при таких ударах имеют свойство застревать в теле. Четырнадцать — Платон Васильевич, повернувшись, видит распростертое тело и мое лицо.

— Ваше лицо?

— Да, потому что я вошла в цирк при семерке или восьмерке, при одиннадцати я, очевидно, вышла из сеней в коридор и, испугавшись, что гонятся за Васей или Николенькой, побежала налево, вот сюда… Диво, как я не наступила убийце на ногу! Теперь видите, как все совпало? А пока ваш конокрад таращился на меня и пока я смотрела на бедного Лучиано, убийца бесшумно исчез. Он убежал туда, откуда прибежал — вот в эту дверь, и потратил на бегство не более двух или трех секунд. Я даже знаю, отчего он двигался бесшумно. На нем были сапоги с мягкой подошвой — такие, какие носят наездники.

— Вы очень ловко доказали, что итальянца убил один из наездников, — сказал я. — Но почему же конокрад так яростно утверждает, что видел женщину?

— Этого я не знаю, — честно призналась мисс Бетти. — Но и этому есть какое-то объяснение. Нужно искать его и найти. Так я говорю детям, когда они не могут отыскать решения задачки, которая мне, взрослой, кажется очень простой.

— Что ж, осталось узнать, кто тогда стоял вот тут, возле форганга. Но мы должны иметь в виду — треклятые штукари могут попросту не выдать нам убийцу. Даже если вы покажете им свой чертеж — они будут отпираться до последнего. А через несколько дней они покинут Ригу — и мы никогда не узнаем правды.

Мисс Бетти задумалась.

— Но ведь Господь ее знает?

— Знает.

— И он нам ее раскроет.

Мы, моряки, народ верующий. Недаром и поговорка есть: кто в море не бывал — тот Богу не маливался. Я не думаю, что даже самая образованная и нравственная особа, исправно соблюдающая посты, ставящая в храме свечки ко всем образам, способна верить более, чем простой матрос. Однако лицо мисс Бетти было очень серьезно — она для себя разгадала эту загадку, а назвать имя злодея доверила господу Богу.

— Почему вы пришли сюда, а не в трактир? — спросил я.

— Сюда — ближе. И я знала, что здесь есть бумага и карандаш.

— Сейчас мы поедем в трактир. Попробуйте расспросить Ваню, кто стоял у форганга… — Я уставился на чертеж. — Вы одну вещь не указали, но вы про нее и не могли знать. Вот тут у стены — склад всякого штукарского имущества, ружья, гирлянды, шляпы. Стоя на конюшне, людей, которые за этим хозяйством, не увидишь. Сейчас я нарисую.

Я пристроил к стене прямоугольник, рассчитав его размеры — в натуре он был бы полутора сажен в длину и более аршина в ширину.

— Я многого там не пометила, потому что ни разу на конюшне не бывала, а только в манеже.

— Возьмем ваш чертеж с собой и поедем в трактир.

Она подчинилась с большой неохотой.

Озарение снизошло на меня, когда мы почти подъехали. Надо сказать, что по дороге мы с мисс Бетти почти не говорили, а каждый глядел в свою сторону.

— Мисс Бетти! — воскликнул я. — А, сдается, я знаю, откуда взялась женщина. Там, возле форганга, где ружья и прочая дрянь, непременно висело на стене платье трактирщицы!

— Какой трактирщицы?

— Пьяной трактирщицы, которую так смешно изображает Матиас. Где же еще хранить это платье? Он ночует, как почти все наездники, в какой-нибудь ложе, не потащит же он туда все эти кошмарные юбки и невозможный чепец. Он переодевается за пирамидой ружей, кто-то затягивает ему талию, нахлобучивает парик, привязывает веревочками…

— Вы хотите сказать, что убийца — Матиас?

— Нет, разумеется! Стой, стой! — закричал я извозчику. — Прошу вас…

Она сошла наземь, опершись о мою руку. Смею надеяться, что я извлек ее из экипажа галантно. И мы быстро прошли в нанятые Яшкой комнаты.

— Но для чего Матиасу или кому-то другому стоять в такое время у форганга одетым в женское платье? — спросила мисс Бетти. — Ведь в этот вечер не было представления. Или платье использовали для репетиции?

— Я видел всю репетицию, штукари были одеты очень просто — в портки, рубахи и мягкие сапожки. А Матиас… Стойте! Матиас неудачно соскочил с коня!.. Немедленно к Ване! Он все это видел!

Мы ворвались в комнату моего незадачливого племянника в самую неподходящую минуту — Свечкин помогал ему совершить туалет. Моя вина, каюсь — когда я чем-то увлечен, делаюсь горяч до чрезвычайности. Мисс Бетти, отступила с воплем «Ай!».

Даже если бы она не говорила мне, что окончила Екатерининский институт, одного этого «Ай!» было бы довольно — он заменял ей документ.

Ваня начал вспоминать, как в тот вечер стоял в манеже и приставал к Йозефу, чтобы ему тоже дали попробовать прыгнуть на спину бегущего коня. Йозеф гнал его прочь, объясняя, что учиться такому прыжку можно только в Вене — там под куполом есть блок, через который пропускается веревка с поясом на конце. И если новичок в таком поясе, стоя на конской спине, вдруг не удержит равновесия, товарищи, следящие за его подвигами, тут же вздернут его вверх. Рижский же цирк сколочен на скорую руку, и в нем многого нельзя сделать.

— Умный человек этот Йозеф, — сказал я сердито. — Тебе, дураку, дай волю — сгибнешь под конскими копытами. А теперь отвечай прямо: что у Матиаса было со спиной? Что старшие говорили об этой спине?

— Говорили, что ему бы отлежаться. А он — что господин директор его за такие отлеживания вон выгонит. Он выпить любит… — тут Ваня несколько сконфузился.

— Что, и тебе предлагал?

— Да я отказался! Мне рано еще! Я так ему и сказал!

Племянничку ненаглядному я не поверил — не может быть, чтобы из любопытства не попробовал. Но сейчас было не до нотаций.

— И что дальше?

— Казимир — он замечательный человек, вы, дядюшка таких зовете истинными джентльменами! — предложил, что кто-то заменит его на представлении. В дамском платье, когда на голове парик и чепец, не разобрать, кто там на лошади. Господин де Бах не догадается, а к следующему представлению Матиас придет в себя. Номер-то хороший, смешной, публика его любит, без него никак нельзя.

— Это понятно. Дальше что было?

— Они пошли к вешалке, где висело платье, чтобы Герберт и Казимир попробовали его надеть и посмотрели, что нужно поправить. Ушить или подшить, я не знаю…

— А ты видел, как они мерили это платье?

— Нет, я на конюшню пошел, к Аметисту.

— Что за Аметист?

— Конь, липпициан, я с ним дружу. Я его всегда подкармливаю. И потом я вышел в сад.