Далия Трускиновская - Опасные гастроли

— Ну и что?

— А то, что это было панно Клариссы. Больше в таком постаменте никто не нуждался — для «римской почты» оно не требуется, Гверра отплясывал на обычном чепраке — эх, жаль, что вера не позволяет тебе ходить на такие зрелища! На липпицианах — легонькие седла, одна видимость. Штукари лошадь не то что седлают, а опоясывают ее одной лишь подпругой, называется — гурта, мне Ваня рассказал. Так вот, Кларисса пропала вместе с липпицианами в ночь убийства. После этого, поскольку она не репетировала, никто не трогал панно. Когда Кларисса вернулась и стало ясно, что она будет вскоре выступать, очевидно, ей захотелось порепетировать, или же ей велел де Бах. Тогда вытащили панно, и оказалось, что оно порвано. Карл чинил панно и был сильно недоволен. За этим занятием мы его и застали.

— А вспороли панно, надо думать, в ту самую ночь?

— Да, Яша. По крайней мере, это выглядит очень правдоподобно. Господин Штерн и кто-то из его людей закричали про пожар, и пособник воров кинулся спасать драгоценности. Вытаскивать здоровенное панно в одиночку — дело для какого-нибудь ярмарочного геркулеса…

— А что, разве у них нет там силачей?

— Нет, эти штукари тяжестей не таскают. Де Бах недаром хвалился, что его цирк — для аристократов, потому что главное зрелище в нем — лошади. Стало быть, тот человек драгоценности вытащил, а потом, глядя, как мрачный Карл чинит панно, догадался, что старший конюх что-то сообразил. Карл ведь в ту ночь был на конюшне.

— Хорошая вещь баня, — вдруг сказал Яшка. — Запах тут, что ли, такой полезный — очень толково думается. Но пора отсюда убираться. Нужно как-то Гаврюшку вызволять.

— И отправить его прочь из Риги, пока он еще чего не натворил. Можно на Газенхольм — пусть бы охранял Платона Васильевича.

— Хотел бы я знать, надолго ли у меня этот гостенек.

— Пока не будет доказана невиновность мисс Бетти. Просто отпустить его нельзя, а сдавать сейчас в полицию — так это частному приставу, который убежден в ее виновности, прямо-таки царский подарок. Ведь у этого подлеца один способ защититься — все вину взвались на нее.

— Вы твердо уверены в ее невиновности? Ведь может же быть так, что драгоценности и ляхи — сами по себе, а любовные приключения вашей мисс Бетти и убийство впридачу — сами по себе? — спросил Яшка.

— Я не могу объяснить тебе этого разумно… У меня нет твердых доказательств, я только знаю, что она не убивала…

Мы вышли из бани, в которую свет проникал через крошечное окошко, на огород и едва не ослепли — так сияло солнце и так ярок был Божий мир. Потап еще не вернулся, и Яшка зашел в дом к куму, а я остался среди грядок.

Странно сложилась моя жизнь — я всегда был окружен людьми и неживыми материальными предметами, а животные и растения присутствовали разве что на столе в вареном или жареном виде. Пейзаж мой и в молодые годы, и теперь состоял из моря и камня, оживлялся древесиной, из которой сделаны суда, и парусами. В Кронштадте, разумеется, росли деревья в Летнем саду, да и, гостя в Санкт-Петербурге, я выходил на Невский и видел ряды деревьев от Фонтанки до Мойки, меж Полицейским и Аничковым мостами. Раньше он был разделен на две части высоким бульваром, теперь на том месте уже была гладкая мостовая, но и без того растительности было довольно. А вот на огороде я оказался впервые за много лет и взирал на кусты с недоумением — который из них как плодоносит?

Единственное, что было мной узнано сразу, — капуста. Длинные ряды ровных кочанов, белевших сквозь наружные листья, зеленые и разлапистые, радовали сердце. Я подумал — а может, из меня бы все же получился недурной сельский житель? Я выписывал бы журналы, устраивал нововведения, ездил на ярмарки… бойкие соседки непременно сговорились бы меня женить на чьей-то дочке — и женили бы. Нашли бы засидевшуюся в девках особу скромной внешности, принарядили бы ее, позаботились бы о том, чтобы я с этой особой почаще оказывался наедине…

Нетрудно догадаться, что сказал бы, услышав мои мысли, верный Свечкин.

Потом Потап доставил нас до Яшкиного амбара, Яшка сошел, а я поехал к Верманскому парку — забирать мисс Бетти, которой наверняка наскучило сидеть там и глядеть на цирковые двери. В парке я ее не нашел и догадался поискать на Гертрудинской. Там она и была, занятая черчением.

— Алексей Дмитриевич, у вас есть хронометр? — первым делом спросила она.

Я достал карманные часы и протянул ей. Часы у меня были таким гаджетом, что залюбуешься, — «брегет» с секундной стрелкой. Мисс Бетти уставилась на циферблат и задумалась. Потом, когда стрелка совпала с цифрой «12», она, взяв карандаш, повела его по дуге на своем чертеже. Я заглянул, склонившись над ней, и увидел план гимнастического цирка, выполненный удивительно тщательно для женщины.

— Если ваш Платон Васильевич не врет, то все было так, — сказала мисс Бетти, произведя все свои вычисления. — Вот конюшня. Вот форганг. Где-то тут та шорная, о которой вы все говорили. Вот стойла. Вот те двери, что ведут в Верманский парк, через них Ваня впустил Платона Васильевича с его шайкой. Вот тут стоите вы с Гаврюшей. Итак, Ваня впускает злодея, между ними происходит краткий разговор, и Ваня бежит прочь. Отсюда идет отсчет времени. Одна, две, три, четыре, пять секунд — и он вот тут, а отсюда бежит прочь по темному коридору. Где-то у форганга — Лучиано Гверра. Он видит, что происходит неладное, — он видит, что по конюшне бежит маленький Иоганн, а за ним гонится какой-то незнакомец. Гверра стоит не один. Он говорит: сейчас я догоню этого человека и покажу ему, как врываться в цирк! Все трое поочередно проносятся мимо вас. И примерно в это же время я вхожу в цирковые сени в поисках детей. Вот таблица…

Она быстро начертила таблицу и в крайней левой графе стала писать цифры — от единицы до двадцати. Это были секунду. Единица — Ваня кинулся прочь от Платона Васильевича. Пятерка — в погоню устремился итальянец. Десятка — Платон Васильевич и Ваня поравнялись с дверьми, ведущими в коридор из сеней. Двенадцать — они добежали до закутка, где Ваня получил удар и упал. Четырнадцать — Платон Васильевич увидел тело итальянца (тут мисс Бетти поставила вопросительный знак).

— Если его убила женщина, с которой он был в предосудительных отношениях, то откуда она знала, что его нужно караулить в этом закутке? — спросила мисс Бетти. — О том, что он побежит по этой дуге, могли знать только те, с кем он предположительно стоял у форганга. Я назову их Иксом и Игреком, хотя, возможно, был и Зет. У Икса была своя причина лишить несчастного итальянца жизни. Какая — неважно, мы решаем задачу…

Я пришел в изумление — обычно дамы и девицы так не рассуждают. Да вы скажите слово «игрек» моей сестрице-растяпе! Вздумает, чего доброго, будто вы ее изругали.