Гийом Прево - Семь преступлений в Риме

— Согласен, Форлари, — раздраженно произнес кардинал, — согласен… Так чего же вы хотите?

— Все очень просто.

Голос Гаэтано зазвучал серьезно, даже торжественно.

— Я хочу, чтобы официально осудили Витторио Капедиферро, — во-первых, за убийство Пьетро Портезе и, во-вторых, за доведение до самоубийства его жены. Но это еще не все. Этот человек явился причиной того, что шесть других людей стали преступниками. А также он воспользовался своей властью, чтобы был задушен невинный. Все это было сделано вопреки закону, который он призван защищать. Вам нужны доказательства? Он во всем мне признался в этой самой пещере, где от его руки почти пятьдесят лет назад пал мой отец. Есть, разумеется, и надпись на стене, и мемуары Платина. Капедиферро виновен, виновность его несомненна. Все это должно быть обнародовано для того, чтобы снять несправедливые обвинения с моей семьи. Что же до удовлетворения за оскорбление… Так и быть! Я сам приведу приговор в исполнение.

— А если мы откажемся?

— Кардинал, вы и в самом деле хотите, чтобы «Вероника» исчезла? Кто бы воспринял всю эту историю всерьез, если бы я не похитил Святой Лик? Вы лично рискуете своим положением… Так вот, предлагаю сделку: жизнь убийцы в обмен на священную реликвию христианского Рима!

— Но… вы сами? На что вы надеетесь?

— Я? Я уйду… Далеко. Да будет вам известно, что здесь десятки и десятки галерей. Если возникнет у вас искушение сделать что-нибудь со мной, вы меня уже никогда не найдете. Не говоря уж о Святом Лике… Но если мы договоримся, кардинал, то пусть сегодня же вечером глашатаи оповестят римлян на всех площадях о том, что Капедиферро лишен всех прав, даже права на жизнь, а я обещаю вернуть «Веронику» в Ватикан до того, как город проснется.

— Есть предел моему терпению!

Голос прогремел со стороны командора. Да вот только голос был не его, не гнусавый… Пораженные, мы увидели, как этот человек снимает свой шлем и развязывает воротник, скрывавший нижнюю часть лица. Вместо командора пред нами предстал не кто иной, как Лев X! Его святейшество собственной персоной! Гаэтано, казалось, был ошеломлен не меньше нас. Папа продолжил:

— Вы потеряли рассудок, сын мой! Ваша сделка — это наша капитуляция. Капитуляция! Без всякой гарантии обретения Святого Лика. Неужели вы и впрямь полагаете, что Церковь поддастся подобному шантажу? Напротив, я даю вам шанс. Положите этот нож и верните нам «Веронику». Я справедлив и милосерден с раскаявшимися.

— Ваше милосердие… — засмеялся Гаэтано. — Знаем мы вашу справедливость!

Он посильнее нажал кинжалом на грудь Капедиферро.

— Этот человек умрет… Вашу справедливость пришлось ждать сорок семь лет! Ну а «Вероника»… Она принадлежит мне!

Убийца поднял кинжал для удара, но тут вскричал Винчи:

— Нет! Остановитесь, Гаэтано!

Мэтр сунул руку под плащ.

— Гаэтано, если вы убьете этого человека, святыня не защитит вас — она оказалась у меня!

Леонардо развернул материю, обернутую вокруг его тела, и мы поразились еще больше.

В слабом свете светильников нам явился Лик Христа. Спокойное, загадочное лицо в глубоких желто-коричневых тонах, с характерной бородой, расширявшейся книзу тремя заостренными прядями, похожими на сверхъестественные языки пламени, которые запечатлелись на ткани.

Изумление и нерешительность читались на лице Гаэтано.

— Но… каким образом…

— С помощью этого плана, — ответил мэтр, помахав другой рукой с зажатой в ней картой катакомб. — Вам, как и мне, известно, что из этого подземелья есть и другие выходы. Вы проиграли, Гаэтано. У каждого выхода стоят солдаты. Вам не выйти отсюда. Подумайте о несчастной Розине…

— Нет!.. — вскричал тот. — Нет, это невозможно!

И тут с ужасающей быстротой Форлари с каким-то звериным рыком вонзил кинжал в сердце жертвы. Тело вздрогнуло, изогнулось на миг и, опав, вытянулось навсегда. Из раны брызнула и потекла кровь.

В то же мгновение убийца выбежал из склепа, а капитан бросился за своим мечом. Я рванулся следом за беглецом.

— Будь осторожен! — крикнул мне вдогонку да Винчи.

Я перепрыгнул через стол с покоящимся на нем телом Капедиферро. Свечи упали на пол. Гаэтано бежал через освещенную галерею, уклоняясь вправо. Он не намного опережал нас.

В конце галереи он свернул налево, в темный проход. Мы углубились следом, ориентируясь лишь по эху от топота его ног.

— Постой, — остановил меня капитан. — Здесь может быть ловушка.

Он вернулся, взял два масляных светильника, и мы возобновили преследование. Коридор уперся в обвал, но слева оставался очень узкий проход. Мы проползли по нему и очутились в ответвлении, соединявшем несколько широких пещер с могильниками. По мере продвижения нам все чаще попадались гробы в нишах, вырубленных в стенах; похоже, столетиями их не касалась человеческая рука. Углубления были прикрыты мраморными плитами с вырезанными именами усопших. Были здесь и христианские символы: рыба, голубь, оливковая ветвь, якорь… Некоторые плиты потрескались, от них отвалились куски, и через отверстия видны были истлевшие саваны или части скелетов. Стены вокруг нас были выложены из мертвецов!

— Берегитесь, капитан!

Барбери, шедший впереди, остановился как раз вовремя: у его ног зияла яма. Я осветил ее. Она оказалась такой широкой, что Форлари не смог бы перепрыгнуть с ходу. Мы осторожно обогнули провал по узкому краю. Сколько же раз убийца репетировал свое бегство, чтобы так изучить путь?

— Его больше не слышно, — заметил мой спутник. И в самом деле, до нас не доносилось ни звука. Но все же мы пошли дальше, двигаясь очень осторожно. Галерея казалась бесконечной. Не имея возможности определить местонахождение Форлари, мы вынуждены были осматривать все пещерные залы, встречавшиеся на пути. Стены многих были украшены рисунками, изображавшими сцены из Библии. Но не было никаких признаков присутствия беглеца. Наконец мы подошли к развилке. Основная галерея тянулась дальше, но вправо отходил полузасыпанный камнями коридор.

— Пойду по этому, — сказал я. — У нас нет выбора.

Барбери отечески похлопал меня по щеке, кивнул, и мы разделились.

Трудно было продвигаться по узкому проходу. Загроможденный камнями, он вел то вверх, то вниз, и я едва удерживал светильник. Из-за толчков из него иногда выплескивалось масло.

Несколько раз я натыкался на черепа и отдельные кости. Руки и колени кровоточили от ушибов, мучила боль в спине. Однако надежда не покидала меня: проход постепенно расширялся, идти становилось легче.

Наконец я достиг галереи, но мой проход оказался выше ее уровня. Когда я спрыгнул, светильник погас. Пришлось выпрямиться и двигаться вслепую.

Вскоре вдалеке справа показался рассеянный свет.