Далия Трускиновская - Блудное художество

Федька вздохнул - имя было настолько для него свято, что боялся прикоснуться устами.

– Варвара Пухова, ваше величество, княжны Шестуновой воспитанница! - бойко доложил Левушка. - И он также девице не противен. Да она знала, что за него не отдадут, оттого и горевала.

Федька дернулся, словно горячий жеребчик, стремительно повернулся к Левушке и чуть было не брякнул: да что ты врешь?! Насилу сдержался.

– Как? Та самая Пухова? - государыня повернулась к Архарову.

– Он, ваше величество, ее от смерти спас, - сказал Архаров. - И когда некие злоумышленники желали ее похитить, чтобы с ней обвенчаться и великое смятение произвести, бежать ей пособил и при сем был ранен шпагой в грудь.

Сказал он это с умыслом - чтобы царица вспомнила князя Горелова с его затеями и оценила верную Федькину службу.

Государыня помолчала и вновь обратилась к Архарову.

– Мне княгиня Елизавета Васильевна сказывала, будто к девице Пуховой иная персона свататься желает, верно ли?

Архаров опустил глаза. Иная персона… как же теперь отвечать?… околесица какая-то выйдет…

Собирался, собирался, да кто ж знал, что времени на это уже не станет?

Молчание могло затянуться надолго, но догадливый фаворит, все это время лишь слушавший, решил вмешаться в разговор.

– Ваше величество, а не отдать ли и впрямь девицу Пухову за полицейского служащего? - спросил он. - Тем вы разом всю суету вокруг нее и все сплетни и слухи прекратите. Сразу станет всем ясно, что слухи были пустые.

– А коли отдать за видную в свете персону, то и домыслы возродятся… впрочем, не смею указывать вашему величеству… - добавила Брюсша, очевидно, имевшая на государыню неоторое влияние.

Потемкин посмотрел на Архарова несколько свысока, весьма довольный тем, что сделал некую пакость обер-полицмейстеру, орловскому ставленнику, не желающему отрекаться от былых своих покровителей.

Ну что же, подумал Архаров, сего следовало ожидать.

Левушка, несколько растерявшись, вертел головой - ему непременно нужно было видеть разом и государыню, и фаворита, и Архарова, и коленопреклоненного Федьку.

– Вы правы, сударь, и ты, Пашотт, права, - церемонно сказала государыня. - Встаньте, господин Савин. Девица Пухова - невеста ваша. Будьте с ней счастливы, любите ее примерно.

И протянула для поцелуя красивую белую руку.

Она не сообразила, что до сих пор Федьке ни разу не доводилось целовать руку даме, и он просто не знал, как к этому приступить.

Но он невольно умудрился растрогать Екатерину Алексеевну - когда нерешительно подвел обе свои руки под ее ладонь и замер в недоумении - то ли тянуться губами и всем телом вперед, рискуя грохнуться на паркет, то ли тащить к себе царственную кисть.

Государыня шагнула к нему, и непосильная задача разрешилась сама - губы Федькины ткнулись в душистую кожу и замерли, даже не пытаясь изобразить поцелуй.

Архаров смотрел на ошалевшего подчиненного и вдруг вспомнил вечер на чумном бастионе, когда мортусы впервые сняли перед ним свои черные дегтярные колпаки и дождевая вода текла по их лицам. Федька был сейчас странно похож на себя тогдашнего, и Архаров отвернулся, уставившись в паркет - воспоминание пришло на редкость некстати.

– Встань, Савин, - сказал он, потому что Федька, коли не вмешаться, так и будет торчать посреди кабинета коленопреклоненный до конца аудиенции.

Начальственный голос подействовал - Федька ловко поднялся, но соображения в его взгляде все еще не было.

– Ваше величество, что прикажете делать с сервизом? - спросил Архаров.

Екатерина Алексеевна, опираясь на руку фаворита, обошла вокруг стола, полюбовалась замечательной шлифовкой, взяла в руки и с интересом рассмотрела изящнейшую ложечку. Брюсша же поднимала и изучала чуть ли не каждую тарелку. Архаров прочитал на ее лице простенькие фразы: уж кто, как не я, заслужил сей подарок? Кто, как не я, способствовал твоему, сударыня, счастливому союзу с сим богатырем?

– А ты бы как поступил, Николай Петрович?

В вопросе было лукавство.

– Вернул бы, ваше величество.

– Мы его вернем. Распорядись, Николай Петрович, доставить сей сервиз к французскому посланнику мусью Дюрану де Дистрофу… - государыня, прекрасно зная французский, имя нарочно выговорила на русский лад. - И с приложением письма от мусью де Сартина - пропажа-де найдена, везите к своему королю! Тем более, что мусью Дюран де Дистроф теперь уж недолго у нас задержится. И, статочно, передаст сие художество собственноручно… тому, кто эту кашу заварил…

Архаров дважды кивнул.

Ему показалось, правда, странным, что государыня придумала кундштюк, созревший в голове у него самого. Ему казалось, что она, женщина, обожающая красивые вещицы, захочет оставить сервиз себе. Но швырнуть его в рожу интриганам… да, это ему понравилось… хоть и не по-дамски как-то…

– И, Николай Петрович, хочу с тобой потолковать приватно о ваших полицейских делах, - сказала государыня. - Пашотт, займи кавалеров.

Фаворит коли и обиделся, виду не подал. Он с Брюсшей отошел в сторонку и подозвал к себе Левушку, а Екатерина Алексеевна отвела Архарова подалее, к окошку.

– Григорий Александрович ловко придумал, как распорядиться судьбой девицы Пуховой и отвадить от нее искателей несбыточных надежд. Но дуракам закон не писан… - государыня улыбнулась, вновь к месту применив поговорку. - Я знаю, кто ее родители, а сказать не могу, потому что та дама давно уж замужем. Девица Пухова отнюдь не мое дитя, и не дитя покойного государя. Враги наши впали в понятную ошибку. Тебе, сударь, я все объясню, чтобы при нужде мог вмешаться.

– Как будет угодно вашему величеству.

– Одна из моих девиц, что состояли при мне, позволила улестить себя некому господину и долго скрывала свое несчастное положение. Они призналась мне в беде своей, я же ничем не могла ей помочь, потому что сама была в страхе за себя. Николай Петрович, теперь я о сем могу говорить прямо - мне готовили большие неприятности, впрочем…

Архаров кивнул - о тех давних событиях он знал очень мало, а кабы хотел знать - не станешь же расспрашивать женщину, от кого она родила своего ребенка, да еще столь высокопоставленную даму.

– Правду о бедственном положении той девицы знали я и госпожа Владиславова, приставленная ко мне ее величеством, но вставшая в тех интригах на мою сторону. Когда настал мой срок, всех удалили от меня, но затем… Ты не поверишь, Николай Петрович, но после родов своих я была брошена всеми. Императрица пришла сама со своим духовником, который дал дитяти имя Павла, и тут же его спеленали и унесли. Это было в полдень, я осталась одна на родильной постели, и тут ко мне пробралась та злосчастная девица, она рыдала и просила о помощи. Я не могла прогнать ее из дворца, я просила Владиславову приютить ее в своей комнате. А комната Владиславовой была возле моей и они соединялись дверью. Около трех часов дня пришла надзирательница моя, графина Шувалова, вся разодетая. В комнате моей было холодно. Она увидела, что я лежу на той же постели, вспотев, ахнула и сказала, что так можно уморить меня…