Томас Свон - Охота на Сезанна

Бесконечные слухи и истории о том, кто и почему уничтожал картины, были на руку Оливейре: если он сможет в декабре выставить портрет Девильё на аукционе, Кольер-Женева побьет рекорд, установленный Сотби, когда алмаз весом в 101 карат был продан за 13 миллионов долларов, а весь лот ушел за 31 миллион. Кроме того, это повысило бы статус Оливейры, и у него появился бы шанс занять пост исполнительного директора компании. Без подобных достижений успех невозможен.

В Кристи также негодовали оттого, что картина будет продаваться в Женеве, и вдобавок у Кольер. Адвокат Кристи написал разгневанное письмо, в котором говорилось, что Фредерика Вейзборда силой заставили принять это решение и что если ему и не угрожали, то уж наверняка предложили нереальные и противозаконные условия. В письме сочетались две крайности. «Убей или целуй», – охарактеризовал Оливейра заявление Кристи. Правда заключалась в том, что Фредерик Вейзборд хотел продать картину быстро, без труда и на выгодных для себя условиях.

Было 9.15 утра, когда Оливейре сообщили, что Фредерик Вейзборд находится в подземном гараже и что он не собирается оставлять машину, пока его не отведут в офис Оливейры два вооруженных охранника. Оливейра снял пиджак и надел кобуру с пистолетом. Благодаря еженедельным тренировкам в тире полиции он прекрасно владел оружием. Оливейра позвонил охраннику и договорился встретиться с ним в гараже.

Вейзборд приоткрыл окно и потребовал, чтобы Оливейра показал удостоверение.

– Я просил двух охранников, – раздраженно сказал Вейзборд. Он кашлял, и было заметно, что кашель причиняет ему боль.

Оливейра улыбнулся:

– Но нас здесь двое. – Он быстрым, ловким движением выхватил пистолет из кобуры. – Я умею им пользоваться,– сказал он убедительно и подал Вейзборду визитную карточку. – Я Роберто Оливейра, к вашим услугам.

Вейзборд сидел спереди на месте пассажира, за рулем был Леток, Габи с любопытством наблюдала с заднего сиденья. Картина, завернутая в одеяло, стояла рядом с Вейзбордом. Вейзборд, крепко вцепившись в картину, вышел из машины и велел Летоку нести его портфель и кислородный баллон. Лифт доставил их на второй этаж, и Оливейра пригласил всех в зал, где было множество картин без рам, сложенных на открытых полках. Тут же находились и рамы, которые нуждались в ремонте или позолоте. В углу был фотоаппарат, рядом стоял мужчина в халате.

– Сезанн? – спросил он.

Вейзборд посмотрел на него с опаской, крепко держа картину тонкими трясущимися руками.

– Кто еще знает, что я здесь с картиной? – резко спросил он.

– Признаюсь, это не такой страшный секрет, месье Вейзборд, – ответил Оливейра. – Мои сотрудники – типограф, который должен сделать фотографию, и мои коллеги в Лондоне.– По правде говоря, Оливейра «проболтался» намеренно, прекрасно понимая, что чем больше народу будет знать, тем больше будет публики и тем выше будут ставки.

– Больше об этом никто не должен знать, – сказал Вейзборд. – Всегда есть опасность, что кто-то попытается ее украсть.

– Наш сейф – просто бункер, и в нашем банке есть надежный сейф. Выбирайте любой.

Вейзборд отрицательно покачал головой:

– Я возьму картину с собой.

– Давайте по порядку, – сказал Оливейра успокаивающе. – Типографу нужна фотография до полудня, если вы хотите, чтобы каталоги вышли в пятницу.

Оливейра взял у Вейзборда картину и развернул одеяло. Он видел только черно-белые снимки этого автопортрета, но никогда – в цвете.

– Судя по бороде, я бы сказал, что это его средний период, от тысяча восемьсот семьдесят пятого до тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. Я прав?

– Что-то в этом роде, – рассеянно ответил Вейзборд. – У меня есть точные записи.

– Мне не терпится увидеть, как они соотносятся с историей автопортрета, которую подготовили мы.

Он отдал картину фотографу, который тут же принялся за работу. Сделав с десяток снимков, фотограф удалился в соседнюю комнату.

– Филипп хорошо знает свое дело, – заметил Оливейра. – Он скажет, если ему понадобятся еще снимки, но, думаю, этого не случится.

Сев на край кресла, Вейзборд подозрительно покосился на дверь в фотолабораторию. Как по волшебству, появилась сигарета, и он зажег ее.

Спустя несколько минут Филипп вышел из фотолаборатории и заявил, что получились два превосходных негатива.

– Я так и думал, – сказал Оливейра и обратился к Вейзборду: – Следуйте за мной, пожалуйста.

Вейзборд снова завернул картину в одеяло и крепко обхватил ее. Они вошли в лифт, который поднял их на третий этаж, где находился офис Оливейры – изысканная, большая комната, в которой было множество картин и размещалась великолепная коллекция керамики из Пакистана и Ирана. Окна выходили на Женевское озеро и на Рону, которая широким стремительным потоком несла свои воды на юг в Лион, в Прованс и в Средиземное море. Габи понравился этот чудесный вид, и она простодушно сообщила об этом.

– Вот гранки нашего каталога, – сказал Оливейра, указывая на необрезанные страницы, разложенные на столе у окна. – В него войдут новые снимки и подробности об автопортрете. Как я и обещал, мы договорились напечатать отдельную брошюру, в которой будет небольшой очерк о жизни Сезанна и, конечно, этот автопортрет. Красиво, как вы считаете?

Старый адвокат пролистал каталог и ворчливо согласился, что это, наверное, «красивая брошюра», добавив при этом, что ее изготовление обойдется недешево. Он снова закурил.

– Мы оплатим изготовление каталога, – сказал Оливейра. – Фотография, которую сделает Филипп, будет вот здесь. – Он указал на набросок картины на обложке и перевернул страницу. – Нет причин замалчивать недавнюю волну террора, и мы включили в каталог небольшие снимки уничтоженных автопортретов. Это добавит аукциону изюминки.

Вейзборд выпустил струю дыма и кивнул.

– У вас есть для меня бумаги, – сказал Оливейра. – Важные бумаги, которые я должен просмотреть перед тем, как каталог разошлют и запустят рекламу.

Вейзборд отрыл портфель. Внутри лежало несколько папок.

– Здесь полный список лиц, владевших этой картиной, начиная с художника, друга Сезанна, которому он подарил ее через год после завершения. – Он отдал две печатных страницы Оливейре. – Кажется, Пизанте.

– Может, Писсарро? – уточнил Оливейра.

Вейзборд посмотрел на него:

– Да, да, вы правы.

Оливейра сказал, не переставая улыбаться:

– У автопортрета прекрасная история. По этому поводу не стоит беспокоиться.

Вейзборд достал из папки конверт.

– Здесь два погашенных чека, подписанных Гастоном Девильё, подписанный чек на задаток и отчет о необходимой выплате, полностью погашенный. Вот это регистрационное свидетельство, заполненное в Париже и датированное днем, следующим за окончательной выплатой. Согласитесь, права собственности на картину не могут быть поставлены под сомнение.