Барбара Мертц - Последний верблюд умер в полдень

— Пойдем, Эмерсон, — взмолилась я, схватив его за руку. — Не унижай своё достоинство криком. Они только выполняют приказ.

— Чтоб их черти взяли! — рявкнул Эмерсон; но сила моей аргументации победила, и он позволил мне увести его. — Я не кричал, Пибоди, — добавил он, вытирая потный лоб.

— Слово плохо подобрано, Эмерсон. Что ты пытаешься сделать?

— Да выйти, конечно. Я не понимаю, почему нет никакой официальной реакции на нашу неординарную деятельность в деревне. Испуг Муртека очевидно доказывает, что мы совершили грубое нарушение светских норм, а то и ещё хуже. Я не могу поверить, что дело обернётся всего лишь замечанием. Неизвестность, на мой взгляд, выматывает. Лучше противостояние, даже физического характера, чем подобная неопределённость.

— Я бы предпочла неопределённость физического противостояния, мой дорогой. Эти люди не столь бесхитростны, чтобы не знать о влиянии промедления на такие характеры, как наши. Они могут выжидать несколько дней, прежде чем ответить.

— Они уже отвечают, — мрачно отрезал Эмерсон. — Стражники не обратили на меня ни малейшего внимания, когда я потребовал, чтобы они приняли послание для Муртека. И посмотри — он обвёл рукой приёмную и сад за её пределами — все исчезли. Вокруг ни души. Нет даже служанки.

Он был абсолютно прав. Поглощённая дневником, я не заметила исчезновения слуг. Мы остались одни.

Трудно защищать себя от неизвестного, но мы сделали, что могли. Эмерсон уже переоделся в цивилизованную одежду, и я последовала его примеру, застегнув ремень вокруг талии и удобно разместив зонтик под рукой. По моему настоянию Эмерсон засунул маленький пистолет и коробку патронов в карман куртки. Он не любит огнестрельное оружие — и действительно справляется без него достаточно хорошо — но на сей раз не стал спорить, а мрачное выражение его лица заверило меня, что в конечном счёте я могу рассчитывать на последнюю пулю, как если бы пистолет был у меня.

Кроме своего незаменимого зонтика, я захватила нож и ножницы. Не очень-то мощное вооружение для борьбы с целым городом, но было приятно осознавать, что даже экспресс-штуцеры [124] Экспресс-штуцер — охотничье нарезное ружьё XIX века, составляющее переходную ступень от штуцера к винтовке, получившее своё название применительно к железнодорожной терминологии вследствие чрезвычайно большой начальной скорости, сообщаемой пуле. или картечница Гатлинга [125] Картечница Гатлинга, или орудие Гатлинга (англ. Gatling gun ), иногда — просто «Гатлинг» — многоствольное скорострельное стрелковое оружие, один из образцов картечниц. За данным типом вооружения осталось старое название «картечница»; в пулемёты переименовали только те образцы картечниц, которые работали по принципу отдачи. принесли бы лишь немногим больше пользы, так как стрелять из них могли только двое.

Мы сидели, ожидая, и наблюдали, как удлиняются тени и наползает синий сумрак. Я коротала время, записывая в дневник сегодняшние события. И стоило мне дойти до слов «нас только двое», как внезапное напоминание заставило меня бросить ручку.

— Где, к дьяволу, Рамзес? — спросила я.

— Язык, Пибоди, язык, — усмехнулся Эмерсон. — Он в саду с кошкой.

— Немедленно гони его сюда. Мы должны держаться вместе.

Рамзес — без кошки — вошёл в комнату.

— Я здесь, мама. Но я не верю…

— Не важно, во что ты веришь. Иди и переоденься.

— Сейчас не время, — ответил Рамзес спокойно.

— Что ты…

— Пибоди. — Эмерсон поднял руку. — Прислушайся.

Рамзес, естественно, уже всё слышал. Журчащий звук быстро перерос в полноценный… хор? Ну да, они пели, а гнусавые трубные звуки музыкальных инструментов аккомпанировали голосам. Прежде, чем я решила, хорошее ли это предзнаменование или наоборот, занавески отдёрнули в сторону, и музыканты рассыпались по комнате, распевая или рыдая во всю мощь голосов и с энтузиазмом бренча. За ними последовали чиновники — я узнала двоих, принимавших участие в банкете — и три женщины. Я уставилась на последних с нескрываемым любопытством, впервые увидав женщин, которые не были ни служанками, ни рабынями.

Впрочем, для изучения не осталось времени: прибывшие столпились, размахивая различными предметами. Я решила, что это — орудия для нападения, и потянулась к поясу. Пламя колебалось и мерцало, скрытое людьми. Ментарит — одна из служанок, во всяком случае — скользила по комнате, зажигая лампы. И тут в их свете я увидела, что лица пришельцев дружелюбны и озарены улыбками, и что наши гости принесли не оружие, но расчёски, щётки, горшки, вазы и груды белья.

Женщины собрались вокруг меня; мужчины окружили Рамзеса и Эмерсона.

— Послушайте! — возмутился Эмерсон.

— Я считаю, что они просто хотят привести нас в порядок, Эмерсон, — отозвалась я. Одна из женщин откупорила горшочек и поднесла его к моему носу; я ощутила сильный запах каких-то ароматических трав. Другая держала тонкое льняное одеяние.

— Именно против этого я возражаю… — речь прервалась чиханием. Я не видела мужа за спинами мужчин, но предположила, что ему тоже пришлось вдохнуть душистого масла. Понимая тщетность борьбы, он позволил увести себя, но я ещё долго слышала его после того, как потеряла из виду.

Женщины сопроводили меня в баню, где нас уже ожидали рабы. Одним из них был молодой человек; когда деловитые руки взялись за мою одежду с целью полностью снять её, я разразилась протестами, но безрезультатно, пока не появилась Ментарит, которая занялась переводом, чтобы женщины поняли меня. С хихиканьем и понимающими улыбками они выгнали юношу. Я не нуждалась в переводе, чтобы понять их мнение. Для них он вообще не был человеком — просто животным.

Тем не менее, их лица и телосложение указывали, что Эмерсон был прав, когда говорил о кровосмешении между двумя народами. Они были достаточно красивы, но такими могли быть и реккит при надлежащем питании и хорошо выстиранной одежде. Их полотняные халаты и украшения были того же образца, но не того же качества, как те, что принесли для меня; вместо золота они щеголяли медными браслетами и ожерельями из бисера. Я пришла к выводу, что женщины принадлежали к низшим слоям знати — возможно, личная прислуга особ королевского ранга. Естественно, опыта им было не занимать. Они вымыли меня, растёрли, умастили ароматическими маслами; одна из них уложила мне волосы в сложную причёску из косичек и завитков, закрепив её булавками с золотыми головками.

Нечасто мне приходилось быть сбитой с толку до такой степени. Часть моего разума принимала всё происходящее, отмечая мельчайшие детали туалета. Другая часть интересовалась, может ли эта сложная церемония стать прелюдией к другой, гораздо менее комфортной; а третья терялась в догадках, как воспринял это бедный Эмерсон, потому что я не сомневалась, что подобных знаков внимания удостоили и его, и Рамзеса.