Барбара Мертц - Последний верблюд умер в полдень

— Фу, — фыркнул Настасен. — Это было бы… глупо. Я бы не стал так рисковать.

— Нет, мой принц. Но принц Тарек — да. Ещё в детстве его сердце стало слабым и мягким, внимая рассказам Форта.

— Так же, как и твоё, — проскрипел Песакер. — Твоя собственная преданность сомнительна, Муртек. Что ты сделал, чтобы предотвратить побег Тарека?

— Я старик, — жалобно ответил Муртек. — Я помогаю, как могу — даю хорошие советы, произношу мудрые слова. Бог не может быть ограблен, лишаясь жертвы.

— Хотя бы это верно, — сказал Верховный жрец Аминреха. — Но верно и другое. Мы заключим чужестранцев в самые тёмные тюремные камеры.

Муртек неодобрительно кашлянул.

— Вы хотите устроить ловушку для принца Тарека? Тогда оставьте чужестранцев здесь, в этом месте, где Тарек жил в детстве, изучив здешние тайные ходы. А в тюрьму принца Настасена он попасть не сможет. Даже и пытаться не будет.

Воцарилась долгая задумчивая тишина. Я знала, что наша судьба висела на волоске, и решила, что приму её стоя, как положено истинной британке.

— Поставь меня, Эмерсон, — пробормотала я.

— Хорошо, что она просыпается, — сказал Настасен, когда Эмерсон поставил меня на ноги. — И услышит о своей роковой судьбе из уст короля.

— Ты пока не король, а просто молодой негодяй, — процедил Эмерсон сквозь зубы. А вслух сказал по-мероитически: — Идём, жена. Мы отправляемся в дом принца Настасена.

— Постойте! — поднял руку Верховный жрец Аминреха. — Вы готовы идти? И не просите, чтобы вас оставили здесь?

Эмерсон пожал плечами.

— Одно место ничуть не хуже другого. Мы готовы.

— Вот как… — прищурился Песакер, изучая нас. Затем сказал с интонацией, не оставлявшей места для сомнений: — Они выражают чрезмерную готовность. У меня есть план получше. Они останутся. Мы заберём мальчишку.

Я закусила губу, чтобы подавить тревожный возглас. До этого момента всё шло так хорошо! В смятении ума я огляделась, пытаясь обрести вдохновение. Рамзеса нигде не было видно, но я не думала, что он имел возможность выйти из комнаты, и самый поверхностный обыск раскрыл бы тайник за винным кувшином. Затем я увидела бледное лицо, выглянувшее из дверного проёма моей спальни. Значит, Реджи был там всё это время, прячась за шторами — за женскими юбками? Я чувствовала лёгкие колебания, бросать ли его на съедение волкам, но меньшие, чем чувствовала бы, если бы он вёл себя по-мужски.

— Реджи! — воскликнула я. — Спасите его! Спасите Рамзеса!

У него не было возможности скрыться: один из солдат увидел его и вытащил из укрытия. Возможно, он надеялся, что, доставив эту птичку к хозяину, подсластит неудачу, ибо, как вынужден был сообщить, орёл бесследно исчез.

— Продолжать ли нам поиски, великий принц? — спросил он.

— Да, — отрезал Настасен. — Вы продолжите искать, и не будете ни есть, ни пить, пока не найдёте его. Если же этого не случится…

— Я понял твой приказ, великий принц, — сказал солдат, нервно сглотнув.

Настасен обратился к своим советникам.

— Что мы будем делать с этим червяком? Не стоит ли заставить его насладиться клеткой в моей темнице?

Ни один из почтенных господ, казалось, не имел своего мнения. Реджи выпрямился, охваченный отроческим пылом; возможно, ранее его заставлял колебаться недостаток не мужества, а интеллекта.

— Я пойду, — произнёс он. — Возьмите меня вместо мальчика. Оставьте его с матерью.

Настасен кивнул.

— Один заложник ничуть не хуже другого, — сказал он (или что-то в этом роде). Затем смерил меня злобным взглядом. — Попозже я верну его и заберу мальчишку. А может, и нет. Развлекайся, леди, пытаясь думать о том, как я поступлю.

Он повернулся на каблуках и вышел. Песакер отвесил нам насмешливый поклон:

— До встречи перед богом, чужестранцы.

Быстро удаляясь в тисках стражников, Реджи храбро улыбнулся:

— Я не обвиняю вас, миссис Амелия. Не теряйте надежды. Ещё остался шанс… — Его утащили. Муртек, следовавший за ним, не сказал ни слова и не смотрел на нас.

Мы остались одни — если не считать дюжины неуклюжих солдат вокруг и Аменит, вышедшей вслед за Реджи из моей комнаты и уставившейся на ряд винных кувшинов.

Я подбежала к ней и обняла её.

— Бедная девочка! Как хорошо ты скрываешь тревогу за своего любимого! Но разве мы ничего не можем сделать, чтобы помочь ему?

Гибко, как змея, она выскользнула из моих рук. Её гнев и разочарование — которые я почувствовала в трепетном напряжении тела — были так велики, что она не могла выносить мои прикосновения.

— Что сделать? Позволить ему выйти на свободу…

Придя в себя, она умолкла. Я посчитала более разумным притвориться, что неправильно поняла смысл её слов.

— Я мать, — сказала я на её родном языке. — Могу ли я видеть, как у меня отнимают ребёнка? Твой любимый — мужчина, сильный и смелый. И ты поспешишь к нему и найдёшь наилучший способ ему помочь.

Боже мой, девушка явно соображала еле-еле! Я помешала ей выдать себя и практически на пальцах разъяснила, каким должен быть её следующий шаг, но, похоже, случившееся вообще парализовало её мыслительные способности.

— Да, — сказала она наконец. — Я должна спешить к нему и узнать… Оставайтесь здесь. Не пытайтесь бежать. Ничего не делайте, пока я не принесу вам слово .

И выскользнула из комнаты. Я подождала немного, а затем заглянула за винные кувшины.

— Можешь выйти, Рамзес. С твоей стороны было крайне умно спрятаться; если бы они смогли схватить тебя, то не удовлетворились бы Реджи в качестве заменителя.

— С твоей стороны, мама, было крайне умно отвлечь Аменит, — возникнув перед глазами, прокомментировал Рамзес. — Когда она сказала, что будет советоваться с «ним», то явно ведь не имела в виду мистера Фортрайта?

— Что, чёрт возьми, мне делать с трубкой? — вопрошал Эмерсон, роясь в моих заметках и бумагах. — Неужели человек не заслужил возможность спокойно покурить… Ах, вот она. А вот, моя дорогая Пибоди, твой маленький нож. Благодарен за то, что ты его как следует наточила. Тарека связали не верёвками, а ремнями из сыромятной кожи.

— Я бы подарила тебе дюжину трубок и мешок табака, мой дорогой Эмерсон, — ответила я. — Они не сильно избили тебя?

— Всего несколько синяков. — Эмерсон начал набивать трубку. — Я был уверен, что мы ничем особенно не рискуем; эти многобожники действительно приносят жертвы, подвергая их длительным пыткам, и относятся к этому очень серьёзно. Единственный действительно страшный момент — когда Настасен пригрозил бросить нас в свою темницу.

— Это была идея Песакера, я думаю, — сказала я.

— То же самое. У молодого свинтуса безмозглая голова; Песакер считает его идеальным инструментом, и, несомненно, потому и поддерживает Настасена, а не Тарека. Теперь, когда у нас появилась отсрочка до момента церемонии, и Тарек свободен, следует что-нибудь придумать, если мы хотим избежать подземелий Настасена.