Маргарита Малинина - Клуб кладоискателей

— С ума ты спятила, что ли? Это опасно, сиди здесь.

— Нет! Возьми пистолет!

— Надо больно. Из него в людей стреляли. Не хочется как-то свои отпечатки оставлять на таком кровожадном приборе.

— Ой, да ты знаешь, сколько тут уже отпечатков? Бери тогда через тряпку, если хочешь.

— Нет, не хочу, — заупрямился он.

Женька пошел в кухню, а я, вопреки его предостережениям, взяла в руки пистолет, ибо мои пальцы он до си пор помнил, и отправилась за ним. Выйдя из кухни на улицу, я разглядела в темноте, как кто-то в белом халате со связанными за спиной руками, склонившись над недвижимым Каретниковым, рыдал. Женька стоял рядом истуканом. Его лица во тьме я не видела. Зато Каретников и Корчагина были освещены горящей лампочкой из окна.

Подойдя, спросила:

— Жень, что случилось?

— Кать… Кажется, я его ненароком убил.

— Что?

— Да. Видишь, у него в горле осколок? Что ж делать-то, Господи…

В Женькином голосе было столько тоски, что мне сразу захотелось оживить чем-нибудь нашего врага. Его смерть не принесет нам ничего хорошего. Менты по головке уж точно не погладят.

— Дима-а! — завывала над ним Марина Сергеевна. — Димочка-а! Развяжи мне руки, ублюдок! Я должна его потрогать! Он воскреснет! Я ведь люблю его! И он меня любит! Мы должны быть вместе! Развяжи меня!.. Мы будем всегда вместе… У нас будут дети… Я так хочу от него ребенка… — продолжала она нести несвязный бред.

Я не могла в это поверить. Каретников мертв? Это было так необычно, что теперь стоило ожидать на юге посреди июня снегопада, а также слушать свист рака на горе. Каретников мертв?!..

Почему-то какая-то обреченность стянула мне грудь: я уже никогда не раскрою его сущность. Кем он был, Дмитрий? Почему он не убил нас, имея столько возможностей? И правда ли, что он умеет просчитывать на двести ходов вперед? Если так, то знал ли он, как завершится эта история? Знал ли, что умрет? Вряд ли. Выходит, никакой он не киборг и не супермен. Он обычный человек, могущий допустить ошибку.

— Жень, а когда ты ее связать успел? — кивнула я на Марину Сергеевну, так внезапно пропавшую с поля зрения, когда мы были в доме. Так исступленно рыдающую по умершему возлюбленному сейчас.

Логинов молчал.

— Жень! — позвала я громко.

— Что? Ах, да. Она вышла, и я тут же вывел ее из боя приемом. — Если я забыла упомянуть вначале, говорю сейчас: Евгений у нас каратист. — Затем связал руки и оттащил в сторону. Что ж теперь будет-то… Вот блин… Что ж я сделал…

— Женя. — Я приблизилась и взяла его за руку. — Жень, я очень много думала об этом. Может быть, если человек умирает… А ты не хотел его убивать, но так получилось… Может, это судьба, а? Убийца — тот, кто планирует убийство. А не мы с тобой. Просто так вышло. Нельзя корить себя вечно, вот что я поняла. И ты тоже это поймешь. Только ни в коем случае не думай, что это все из-за тебя, что это ты убил, понимаешь? Не думай об этом, вали все на судьбу. Так удобнее. Так не болит.

Он отвел глаза от тела Каретникова и упавшей на него Корчагиной, не могущей совладать со своим горем, и взял мое лицо в свои сильные ладони.

— Что ж, теперь… теперь мы можем быть вместе, да?

Я выдохнула:

— Да, Женя. Теперь можем. Я люблю тебя. И всегда буду любить.

— И я люблю тебя.

Приехавшая полиция вызвала «Скорую». Оказалось, что Каретников жив, но осколок прочно засел у него в шее. Однако я уверена: он выкарабкается, такие не умирают. Когда его отправили в реанимацию, а нас повезли в отделение, Женька не сводил с меня умоляющего взгляда. Но это он зря испугался: сказав то, что долго копилось внутри, я почувствовала колоссальное облегчение, словно душа избавилась от тяжелого камня, давившего на нее не один год. Теперь мы с ним будем вместе, несмотря ни на что, и все у нас будет хорошо. Юлька долго не выходила из обморока, но, как только фельдшер заявил об уколе, она с легкостью вскочила на ноги и заверила, что с ней все в порядке. Дело в том, что ребенок до жути боится уколов и всего, что с ними связано.

В полиции нас допросили, выслушали, запротоколировали и отпустили, пригрозив, что вызовут нас в суд, если мы потребуемся. А судить будут Черкеса и Каретникова. Ну и Корчагину, надо полагать, за соучастие. Когда у нас спросили, где находится место, куда закопали труп вместе с сейфом, мы затруднились ответить, сказали, что были точно в бреду и ничего мы не помним. Стражи порядка схватились за головы. Им придется начать волокиту с требованием разрешения на раскопки на всей территории аквапарка. Мы сочувствующе покачали головами: что за работа у людей?

Дождавшись, когда откроются магазины, мы с Логиновым отправились покупать Юльке новую майку, а она в то время ждала нас в отделении, накинув поверх разодранной одежки полицейскую форму, одолженную добрыми защитниками граждан. Затем Юлька переоделась в туалете, кроя дрянными словечками всю семейку Черкеса.

Выходя из отделения втроем, мы остановились возле ларька и купили себе сока освежиться.

— Эх, — протянула Юлька. — Жалко, что ты сожгла карту. Вот бы до отъезда успеть выкопать сейф и схапать письма! А там уж пусть они хоть обкопаются!

Я пожала плечами.

— А что ты делать с ними будешь? У меня вот нет знакомых коллекционеров, готовых выложить несметную сумму за этот раритет.

— Зато у меня есть, — с деланым равнодушием бросил Жека. — Один мой друг вертится в таких кругах, что у него в Москве полно чокнутых знакомых. Среди них есть и конкретные литературоведы. Были б у нас письма — хоть сейчас бы позвонил ему и затребовал их контактные данные.

Я немного помолчала. Глотнула сока, посмотрела в чистое лазурное небо, затем повернулась к нему.

— Что же ты раньше молчал? Сейчас же идем копать, у меня есть план, как это сделать.

— Утром? — поразилась Юлька. — Копать? Ты что, сбрендила на старость лет? — Ну подруга учудила! Я всего-то на девять месяцев ее старше! — И потом, как ты собираешься взламывать сейф, не имея кода? Кислота же уничтожит письма!

— Почему же — не имея? Я не врала про свою ассоциативную память. — Видя, как загораются глаза спутников, я поняла, что клуб кладоискателей жив, хоть и сменил состав, и продолжила: — Когда мы с тобой познакомились, мне было 8 лет, а тебе 7. Номер моей квартиры 46. Последние цифры моего телефона 1133. Сейчас мне 19. Мой любимый древнегреческий философ Платон умер, когда ему было ровно 80. Вот тебе двенадцать цифр. Ну что, идем?

ЭПИЛОГ

Как хорошо дома! Мы вчетвером сидели в моей квартире — я, Юлька, Женька и наш общий друг Паша. Последний, приоткрыв рот, наблюдал за моей подругой, не сводя с нее глаз: он очень по ней соскучился за все это время. Остальные трое не сводили глаз с экрана телевизора, ожидая программу новостей. И вот они начались.