Дарья Калинина - Много шума и... ничего

— Как это произошло? Она же ему в матери годится, — пробормотал он.

— В таких тонкостях твой сын не разбирается, а Ленка выглядит лет на тридцать. Если вдуматься, то не такая уж и большая разница.

— Но мы-то знаем, сколько ей на самом деле.

— Наш поезд ушел, теперь время молодых.

— Спасибо, объяснил, — поднимаясь с пола, пробормотал Суреныч. — Пошли отсюда. С ним я позже поговорю.

— Правильно, — обрадовался Лысый. — К тому же факт ее знакомства с твоим сыном вовсе не снимает с нее подозрений.

И приятели уселись в тени пальмы, прихватив по паре пива, чтобы скрасить ожидание. Они выпили это пиво, и два следующих, и еще два, но Фима все не шел. Наконец Лысый немного протрезвел и заметил, что вокруг царила глубокая ночь.

— Сидеть дальше смысла нет, вряд ли она выставит его из номера среди ночи, — сказал он. — Будь я женщиной, то ни за что не отпустил бы от себя такого жеребца.

На всякий случай приятели поднялись на второй этаж и приникли к двери Лениного номера, чтобы проверить, что там делается. Убедившись, что стоны и скрипы не утихают, друзья успокоились за судьбу Фимы и отправились ночевать к Лысому.

В то время как Суреныч и его сын переживали такие волнующие минуты, мы с Андреем и Васей, напротив, наслаждались временным затишьем. Суреныч позвонил своей жене на трубу и сообщил, что с другом не повидался и ночевать останется в городе, может, еще удастся чего-нибудь выяснить. После этого приедет. Но не приехал. Из этого мы заключили, что ему пока не удалось договориться со своим другом-бандитом о нашей ликвидации. В противном случае он бы обязательно заявился, чтобы своими глазами увидеть наш конец. Мамаша Фимы после звонка мужа снова отправилась в город в поисках распродаж, да и сам Фима под вечер куда-то исчез, оставив вместо записки тетрадку с незаконченным сочинением на тему: «Моя первая любовь».

— Интересно, что он мог написать? — задумчиво потянулся к брошенной тетрадке Андрей.

— Не смей! — рявкнул на него Вася. — Это же сокровенное.

— Кто же выкладывает сокровенное в школьных сочинениях, которые может прочитать любой желающий? — удивился Андрей. — Спорим, что он там про Дашку накатал.

— И в самом деле интересно, — оживилась я. — Вася, не будь занудой, дай посмотреть. Все равно завтра твоя мама будет читать.

Под нашим нажимом Вася сдался. И мы все вместе принялись жадно разбирать Фимины каракули, с трудом продираясь сквозь дебри чудовищных ошибок. Казалось, что повествует все это совершенно пьяный человек, да еще с полным ртом каши.

— Здесь нет про меня ни слова, — разочарованно сказала я, добравшись до середины. — Разве что я — это роскошная брюнетка с оливковой кожей и внушительным бюстом. Ничего подобного я раньше за собой не замечала.

— Недаром же говорят, что влюбленные видят предмет своей страсти несколько иначе, чем все остальные. Может, ты Фиме представляешься именно такой, — съехидничал Андрей.

— Видишь, не советовал же читать, только расстроилась, — пожалел меня Вася.

— Стойте, — вдруг поднял палец Андрей. — Представляете, его возлюбленная — военный.

— Что?! — воскликнули мы.

— Ну, служит в армии, — поправился Андрей. — Преподает технику владения боевым оружием. Оказывается, он познакомился с ней еще прошлым летом здесь же, в Сочи. И весь год жил только ради волшебной минуты, когда они снова встретятся под пальмами на берегу моря, где-то в укромном гнездышке.

— Ничего себе, он эту фразу наверняка откуда-то содрал, — поразился Вася.

— Он так пишет про эту встречу, словно это дело решенное. Понятно теперь, зачем он презервативы пачками закупал, — закрывая тетрадку, резюмировал Андрей. — Наверное, она уже приехала, вот он к ней и удрал, пользуясь отсутствием родителей.

— Меня только интересует фраза о том, что его возлюбленная просто кладезь полезных сведений и, если бы не она и еще одна женщина, он бы никогда не нашел дело всей своей жизни?

— Можешь спросить у Фимы, он у нас Просто каким-то подпольным бабником оказался, — ехидно посоветовал мне Андрей и добавил:

— Как думаете, если мы подсунем эту тетрадку Суренычу, то, может, он на время переключится на своего сына и оставит нас в покое? А то еще в конце можно приписать, что эта возлюбленная категорически против Фиминого поступления в институт. Тогда уж Суреныч точно вплотную возьмется за Фиму, будет следить за каждым его шагом и на нас у него просто не останется времени.

— Как-то это подло, — заколебалась я.

— А не подло нас все время преследовать? — заголосил Андрей. — Вот пусть Фима и отдувается, к тому же ему все равно к институту надо готовиться.

— А почерк? — продолжала я колебаться.

— Такие каракули подделать ничего не стоит.

Насажаем побольше ошибок и помарок, Суреныч ничего и не заметит.

И, решительно схватив ручку, Андрей приступил к делу.

— Посмотрите-ка, — предложил он нам через несколько минут.

Мы посмотрели. Последние строчки о том, что Фима отказывался от учения в пользу любви, ничем не отличались от всего остального текста.

— Убедились, что Суреныч не заподозрит подлога? — с торжеством спросил Андрей.

— Ты опасный человек, — заметила я. — Вас этому на юрфаке учат?

Подложное сочинение мы захватили с собой, чтобы подкинуть его Суренычу, как только он появится. Оставить тетрадку на видном месте мы не решились, потому что ее могла найти и спрятать Фимина мама, спасая сына от гнева Суреныча. А мог найти и Фима, что было бы совсем скверно. Наши опасения были оправданны. Фимина мама явилась довольно скоро, Фима не явился вовсе, а вот сам Суреныч появился только под утро, заглянул к себе в домик, но спать не лег, а начал мрачно вышагивать по дорожке, ведущей к шоссе, явно ожидая возвращения сына. Думаю, здесь свою роль сыграло подложное сочинение, которое Андрей положил на столик, с риском для жизни проникнув во вражеский стан буквально за минуту до появления основного противника. Во всяком случае, Суреныч выскочил как ошпаренный, сжимая в руках злосчастные листки.

— Я знаю, где ты был, — таким приветствием огорошил Суреныч своего сына, который шел по дорожке с совершенно идиотским выражением лица. — Ты был у женщины, которая к тому же значительно тебя старше.

И он сунул под нос Фиме его же сочинение.

— Это же только сочинение, — попытался объяснить Фима, но схлопотал по шее и замолчал.

— Не смей мне врать, — прошипел разгневанный Суреныч, который лучше других знал, насколько сочинение близко к истине. — С этого момента тебе не разрешается оставлять кемпинг без моего разрешения больше, чем на полчаса. И то только чтобы окунуться в море. Не хочу, чтобы меня считали извергом. Но все остальное время ты у меня будешь зубрить школьную программу, олух несчастный. А теперь марш спать. И не надейся, что тебе удастся меня надуть, теперь я буду следить за каждым твоим шагом!