Дарья Калинина - Зонтик для дельфина

— Хорошо, — кивнул нищий. — Только одного пузыря будет маловато. Я с вами покачу, рабочее место оставлю. Заработка лишусь.

— И много лишишься? — поинтересовалась Мариша.

— Да уж пару сотен точно потеряю, — невозмутимо сказал нищий.

— Врешь! — не поверила ему Инна. — Сколько же ты с нами раскатывать собираешься? Часа два?

— — Зачем так долго? И двадцати минут хватит, — пожал плечами тот.

— Ты за двадцать минут насобираешь сотню или даже две? — поразилась Инна. — А сколько ты всего сидишь?

— Сколько нужно, столько и сижу! — рявкнул нищий и ехидно поинтересовался:

— Или ты на мое место претендуешь?

Нет, на его место Инна не претендовала. От одной мысли об этом у нее по спине пробежала дрожь, а саму ее кинуло в холод. Видимо, нищий понял ее состояние, потому что его лицо смягчилось.

— Эх, девки, вам и невдомек, до какой низости человек докатиться может, что ему мое место раем покажется. Хотите послушать, как тут оказался?

Подруги не то чтобы очень уж хотели, но опасались своим отказом обидеть Ермолку и к тому же не хотели .выйти из амплуа журналисток, которым поручено писать статью про нищих, поэтому молча кивнули в знак согласия. Нищий, уже успевший к этому времени сделать пару солидных глотков из бутылки, даже не поморщившись от крепкой влаги, устроился поудобней и начал говорить.

Если взглянуть со стороны, то жизнь у Ермолая Николаевича не задалась с самого начала. Начать с того, что родился он в семье потомственных алкоголиков.

Отец погиб, когда ему было три года. И вечно пьяная мать стала притаскивать в дом таких же пьяных хахалей. Но не это было самое скверное. Хуже всего было то, что Ермолай Николаевич родился инвалидом. Ноги совершенно не слушались его. Но если до двух лет родители не обращали никакого внимания на то, что их отпрыск не только не ходит, но даже и сидит с трудом, то, когда дело пошло к трем годам, отец неожиданно прозрел.

— А Ермолка-то у нас инвалид, — недоуменно сказал он, почесывая макушку и пьяно покачиваясь над малышом. — И в кого же это он такой уродился?

И в самом деле — в кого? Пока оба родителя выясняли этот вопрос, они успели несколько раз подраться.

Но ни одному из них просто не пришло в голову, что в болезни сына виноваты гены, изуродованные несколькими поколениями неумеренно пьющих предков. Но в остальном Ермолка оказался вполне здоровым мальчишкой. Обычные детские болячку к нему не липли.

И развивался он хорошо. Словно бы природа, отняв у него ноги, дала в остальном ему просто железное здоровье. Так что там, где другой более чахлый ребенок давно бы погиб, Ермолка рос и развивался, как сорняк на навозной куче. И к четырнадцати годам превратился в богатыря. В интернат мать Ермолку не сдала по той простой причине, что уже с четырех лет сын приносил в дом тугую копеечку. Один из сожителей матери пристроил инвалида нищенствовать. Дело оказалось нехитрым.

И Ермолка быстро научился жалобным голоском клянчить у прохожих копеечки, а иногда и пятаки.

Потом грянула перестройка, когда многие граждане сами превратились в нищих. Стало трудно. Конкуренция выросла до немыслимых масштабов. Конечно, Ермолке, как старожилу, было легче. Но его заработки сильно уменьшились. К счастью, не дойдя ночью до дома и замерзнув в снегу, померла его вечно пьяная мамаша, так что теперь Ермолке кормить и поить нужно было только самого себя. Потом он женился. Но жена Ермолке попалась работящая. Сама приносила в дом копеечку, так что жили неплохо. Днем работали, вечером вместе выпивали, дрались и валились спать. Ермолка такую жизнь пустой не считал. Все вокруг тоже пили. Кто больше, кто меньше, но ни одного человека, ведущего трезвый образ жизни. Ермолка попросту не знал.

Так что пьянство не казалось ему чем-то ужасным. И однажды зимой с ним случилось то же самое, что и с его матерью. В лютый мороз он заснул в снегу. Анька, отправившаяся среди ночи на поиски мужа, наткнулась на него и притащила домой. Там они отметили его возвращение, потом еще и еще.

Очнулся он уже на больничной койке, где хмурый врач сообщил, что у него обморожены ноги и уже начался процесс распада тканей. Так Ермолка лишился ног.

Впрочем, сия потеря его никак не расстроила. А когда он обнаружил, что безногому стали подавать даже больше, так и вовсе стал считать свое обморожение чем-то вроде счастливого случая. Время шло, и Ермолка занял среди нищих прочное положение, даже немного поднялся по иерархической лестнице и теперь сам отбирал тех, кому дозволялось работать на его территории.

К тому времени, когда закончилась история Ермолки, водочная бутылка уже опустела. Но сам нищий, похоже, совсем не опьянел. Видно, действительно обладал лошадиным здоровьем.

— А ваша Арнольдовна тут уже лет пятьдесят работает, — сказал девушкам Ермолка. — Старшая она среди нас. Места распределяет. И ведь точно всегда знает, кому и где стоять и что говорить, чтобы подавали больше. Сейчас позвоню ей.

И к удивлению подруг, он извлек из кармана куртки мобильный телефон и потыкал в кнопочки.

— Арнольдовна, — произнес он. — Тут две какие-то девки тебя видеть хотят. Фотография у них твоя. Да? Ладно, спрошу сейчас.

И, прикрыв рукой трубку, он произнес:

— Она спрашивает, кто вы такие. Фамилии ваши.

И из какого журнала.

— А мы из нового журнала «Свет и тьма», — бойко соврала Мариша. — В продаже его пока нет. Только в следующем месяце должен выйти первый номер. Название у журнала, сам видишь, специфическое, вот редактор и заказал репортаж о людях, оказавшихся на дне.

Скажи, видел вашу Арнольдовну на фотке, и очень уж она его поразила. Даже фотографию ее обещает поместить в цвете и комментарии жалостливые под ней тиснуть.

— А денег он Арнольдовне за это даст?

— Даст, — кивнула Мариша. — Как же иначе? Сам посуди, кто же будет с нами дело иметь, если не платить?

Кажется, этот довод нищему показался убедительным. Поговорив с Арнольдовной, Ермолка потребовал от подруг обещанные двести рублей и велел:

— Идите теперь на станцию. Там возле первого вагона, если ехать в центр, лавочка стоит. На ней вас Арнольдовна и будет ждать.

Подруги заторопились. Во всяком случае, Инна торопилась, а вот Мариша против обыкновения плелась где-то позади.

— Что с тобой? — нетерпеливо оглянулась на нее Инна. — Чего ты еле тащишься? Болит что-то?

— Ногу стерла, — поморщившись, пожаловалась Мариша. — Прямо не наступить. Не знаю, как и быть.

Если не поторопиться, то эта Арнольдовна может нас и не дождаться. Видела, какие они тут все деловые? Двадцать минут своей автобиографии — уже бутылка водки и двести рублей!

— Я пойду вперед, — предложила Инна. — А ты ковыляй себе потихоньку.