Елена Логунова - Цыганочка без выхода

— Ужасно интересно это слушать, и я понимаю, почему телезрители от вашей пары фанатеют, но вынуждена сказать, что до такого маньяк еще не дошел, — сказала редакторша, не утаив сожаления. — Визитки и розочки из дерьма он не делает.

— А что делает?

Редакторша молча подняла со стола пару бумажных листов на скрепке. Я первой до них дотянулась и начала читку вслух:

— В ночь с первого на второе октября неизвестные художественно вымазали свежими экскрементами свежепобеленную стену многоквартирного дома по улице Захарова, тридцать три, с относительной точностью воспроизведя картину Шишкина «Три медведя». Вот же эстеты!

— Картина называется «Утро в сосновом лесу»! — поправил меня Митя.

— Вот же эстет! — заклеймила я и его.

— Читай дальше, — попросила Катя.

— Так, что тут дальше… Утром второго октября пенсионерка Кострова Мария Никаноровна во время утренней прогулки во дворе дома номер два по улице Индустриальной потеряла свою собаку породы пекинес и через некоторое время нашла ее полностью измазанной свежими экскрементами. — Я подняла глаза на редакторшу. — Измазанной, но живой, я надеюсь?

Катя кивнула и перекрестилась. Она любит маленьких собачек, у нее у самой той-терьер.

— Пекинес, пекинес, — забормотал Митя. — Он же низенький и лохматый? Да такому немудрено испачкаться от макушки до хвоста, с разбегу вляпавшись в свежую коровью лепешку.

— Какие коровьи лепешки в городе?

— Лично мне тут, по-моему, и слоновьи встречались! — Митя скривился и машинально пошаркал ногами о ковер.

— Захарова тридацать три и Индустриальная два — это соседние дворы, — с намеком сообщила Катя.

— Полагаешь, эти случаи связаны? Но как? — Митя задумался.

— Может, художники-экскременталисты бабулькиным пекинесом кисти вытирали? — предположила я. — Жестоко, конечно, но, думаю, эффективно. Маленькие лохматые собачки гигроскопичны и с легкостью заменяют собой обувные щетки…

— И это еще не все! — вмешалась Катя. — Позавчера камера наблюдения у входа в бар «Что-то в мыле» засекла неопределенного пола личность, с размаху вылившую на дверь ведро дерьма. А вчера на празднике уличной еды в городском парке какая-то сволочь вытянула из приготовленных к раздаче хот-догов сосиски и заменила их сухими собачьими какашками!

— С хот-догами — это логично, — хмыкнула я, пока Митя талантливо изображал рвотные позывы. — Интересно, все ли отведавшие угощение заметили разницу?

— Ты порочишь имя местного мясокомбината, это непатриотично, — упрекнула меня редакторша. — Не говоря уж о том, что мясокомбинат честно платит каналу за прокат рекламных роликов, а канал платит тебе зарплату.

— Очень маленькую, — напомнила я. — Я бы сказала — символическую.

— Но вернемся к воистину дерьмовому символизму, — предложил Митя, мудро пресекая назревающую перепалку. — На чем основывается предположение, будто все эти гадости сделал маньяк?

— Кто-то же их сделал? — Катя хищно прищурилась. — Так почему же не маньяк?

— Это могли быть совершенно разные люди! — резонно рассудила я. — Дерьмовую картину на стене нарисовал мечтающий о славе художник-авангардист, гавкучую собачку вывозили в какашках недовольные ее поведением соседи, дверь стрип-бара облил канализационными стоками какой-нибудь ревнитель нравственности, а фаршированные собачьими экскрементами хот-доги — просто дурацкая шутка подростков, хотя, возможно, это гнусные происки конкурентов нашего многоуважаемого мясокомбината, да святится его доброе имя в веках.

— Возможно. — Катя сначала кивнула, а потом с настойчивым намеком заморгала одним глазом. — И все же есть вероятность, что это маньяк! Уверена, телезрители оценят эту версию!

— А-а-а, я понял! — вскричал простодушный Митя. — Ты подтасовываешь факты! Нет никакого маньяка, но есть скандальная тема, которая поднимет наш рейтинг!

— Лично мне такой дерьмовый рейтинг не нужен, — объявила я и встала. — Не хочу мараться.

— Мы тебе платим, — железным голосом пробряцала редакторша.

— Лично мне такой дерьмовый рейтинг и даром не нужен, и за деньги не нужен, — дополнила я свой манифест и ткнула кулачком в спину засидевшегося напарника.

— Мне тоже не нравится эта тема, — неохотно признался Тетеркин и завозился в кресле, имитируя трудный затяжной подъем из него.

— За программу про маньяка мы заплатим ведущим двойную ставку, — сообщила Катя, острым взглядом прочно пригвоздив ерзающего Митю к креслу. — А если ведущий будет работать один за двоих, то получит вчетверо больше!

Митя замер. Потом оглянулся на меня и сделал большие жалобные глаза, в которых отчетливо читалось: «У меня же ипотека, ты помнишь?»

— Творческих вам успехов по-большому! — съязвила я и пошла к выходу.

— Уволю! — крикнула мне в спину Катя.

Я распахнула дверь, картинно замерла на пороге, оглянулась на Митю и нарочито горестно сказала:

— Прощай, Тетеркин! Нам уж не свидеться боле! — после чего нормальным голосом договорила: — Потому что меня совершенно точно не будет в числе тех телезрителей, которые станут смотреть это ваше маниакальное дерьмо.

— Лена! — гневно заорала Катя, но я плотно закрыла за собой дверь в кабинет и обвела пытливым взором группу граждан в приемной.

Отголоски внезапного скандала произвели большое впечатление на разношерстную публику. Секретарша Оленька одинаково округлила глаза и рот. Главный режиссер Гаврилов беззвучно апплодировал. Девочки и мальчики из новостной программы, устало сгорбившиеся на стульях явно в ожидании предстоящего начальственного разноса, подняли головы, взирая на меня недоверчиво и с робким восторгом, как ходоки у Ленина — на перспективный план электрификации всей страны.

— Всех люблю, всех целую, всем пока! — провозгласила я и припечатала сказанное звучным воздушным поцелуем.

— Смотрите, дети! — торжественно изрек главреж Гаврилов, щедро подпустив в голос хрустальной слезы. — Вот так уходят лучшие из нас!

Мальчики и девочки взволнованно завозились, сочувственно забормотали, но я лишь покровительственно улыбнулась им, склонилась к Оленьке в окопчике рабочего стола и прошептала:

— Позвони, когда будут делить квартальную премию.

— Да, но…

— Какие могут быть «но»? Ты же хочешь увидеть свои стихи в новом сборнике?

Оленька торопливо кивнула. Я помахала всем ладошкой и ушла.

Уф-ф-ф!

На дворе была ранняя осень со всеми ее поэтическими прелестями, включая багрец, золото, прохладу и свежесть. Самое время бежать из Мордора на волю вольную!

Бежала я, собственно говоря, не в первый раз и наверняка не в последний.

Руководство нашего городского телеканала в попытках до заоблачных высей поднять рейтинг программ собственного производства не знает удержу и меры, а я дорожу своим добрым именем и профессиональной репутацией, поэтому время от времени вынуждена дистанцироваться от происходящего на голубом экране. Через какое-то время мой демарш забывается, а надобность в хорошем ведущем становится острее того зуба, который держит на меня обидчивое начальство, и тогда меня вновь призывают на телевизионный фронт. Подумав, поспорив и выторговав условия, которые в полной мере никогда не соблюдаются, я возвращаюсь под камеры, потому что за годы работы пиарщиком, журналистом-фрилансером и свободным писателем так и не смогла преодолеть зависимость от прямого эфира.