А Мурка - Дневник мусарки

Я пыталась пройти в гостиницу вместе с сотрудниками, сопровождавшими меня в командировке, но нас не пускали. Там было всего 6 или 7 номеров на всю гостиницу. На всю огромную территорию гостиницы было всего лишь 6 или 7 номеров! Войдя в холл, я уже понимала, что такой красоты еще не видела: все блестело, все горело, и одновременно все было в полумраке, при том, что это день. Полы и потолок были черного цвета, громадные люстры были выполнены из черного хрусталя (каким образом — я не знаю, но хрусталь был черный), стены были аквариумными, из светящегося камня (как называется камень, и почему он светится — не знаю). В общем, как-то так. При входе я заметила справа коридор, ведущий в Launch Bar. Помещение отличалось непринужденным стилем, у нас явно нет таких кафешек. Как показалось, сквозь пол виднелись светящиеся погреба, в которых красовались вина. Бутылки были покрыты пылью, это говорило о том, что напитки немолодые и стоят дорого. Микаэль мог себе позволить такой номер, он мог себе позволить такие вина, потому что ему все оплачивала американская компания, американская нефтяная компания, которая находилась какого-то хрена в нашем городе. У него и зарплата, наверное, была как весь бюджет нашего города. Микаэль был невероятно богатым человеком, но зачем ему нужно было снимать девочек голыми, рисковать своей работой, своей свободой, своей жизнью ради этих фотографий. Что он намеревался с ними делать — мы не знаем. Ладно, не будем отвлекаться.

Итак, я показала служебное удостоверение и попросила проводить нас в номер, где проживал Микаэль, дабы провести осмотр места происшествия. Мне отказали. Я пригрозила, что возьму здание штурмом, после чего администратор передала мне сотовый телефон с просьбой переговорить. Взяв трубку, я услышала крик какого-то мужчины. Орал, что он является прокурором этой области, пугал, что сотрет меня в порошок, утверждал, что меня уволят и т. д., приказал, чтобы я в срочном порядке покинула территорию гостиницы. В ответ на угрозы и оскорбления в свой адрес я выпустила своих демонов. Тридцатилетняя девушка, хрупкая и красивая на внешность, как подснежник, моментально превратилась в Медузу Горгону. Набрав воздух в легкие, я на одном дыхании объяснила ему, что он никто и звать его никак, по сравнению с делом республиканской важности, объяснила, что за воспрепятствование расследования уголовного дела он лично будет отвечать перед министром внутренних дел и генеральным прокурором. Ребята, которые меня сопровождали, а эти тоже из знатной службы, были в шоке. Никто и никогда не разговаривал с их областным прокурором в таком тоне и тем более не угрожал ему. Они сказали, что я шизофреничка. Мне было плевать. А к тому, что я уже наговорила этому гаду, еще добавила, что обязательно созвонюсь с телевидением и независимыми газетами, сделаю репортаж об этой гостинице, и репутация у них будет хуже, чем у тюрьмы «Алькатрас». После разговора с этим неприятным человеком администратором сразу же был предложен виски со льдом, и поступило приглашение на обед. Чего? Я не продаюсь за еду, еще и тем, кто не рад меня видеть. Опера же тихонько тыкали мне в бок, чтобы я согласилась, ан нет, нечего делать, пришли работать. Вот закончим и пойдем есть в столовую, на что хватит денежек.

В номере не хватало только шкуры зебры или льва на полу, остальное все было. Я даже не знаю, как описать этот номер, в общем, можно было снять в нем голливудский кассовый фильм про каких-нибудь королей. Он был полон дорогущих декораций, самых настоящих: картины, серебряные канделябры, зеркала повсюду и другая красивая утварь, создававшая пафосность и роскошь. Кровать размером с футбольное поле так и шептала: «Эй, детка, ты живешь скучно, здесь проходят невиданные оргии». Возможно, мои несовершеннолетние девчата принимали участие в одной из них, это нужно было проверить. Я вынесла постановления о назначении судебно-медицинской экспертизы, на предмет целостности девственной плевы и повреждений в области заднего прохода. Из семи девочек только одна оказалась девственницей — тринадцатилетняя, остальные уже были «с опытом», несмотря на то, что им пятнадцать и шестнадцать лет. Изнасилование их Микаэлем они отрицали, действия сексуального характера — тоже. Они твердили все как одна: «Он только снимал на фотоаппарат и получал удовольствие именно от этого». Ну конечно, он же гей.

Мне пришлось вернуться в свой город и назначить аналогичную судебно-медицинскую экспертизу. По итогу все мои девочки оказались девственницами, но глаза Тилы выдавали что-то. Она хитро улыбалась, взгляд маленького чертенка дал мне понять, что между ней и Микаэлем точно что-то было. Пришлось пойти на хитрость: я обманула Микаэля, убеждала, что Тила мне все рассказала, но он стал отрицать и Господом клялся, что понятия не имеет, о чем идет речь. Тогда я прибегла к другой уловке, стала обманывать Лину, что он все рассказал. Сначала Лина расплакалась, испугавшись маму, но мама пообещала, что ничего ей не сделает, после Тила все-таки сдалась и начала рассказывать взахлеб, как ей было хорошо с Микаэлем. Рассказывала, как он ласкал ее и шептал на ломанном русском, говорил, что восхищен молодым, нежным телом и называл ее самыми красивыми словами. Этот чертенок и правда был очень красив. Ее огромные глаза, ангельский взгляд, перераставший в пожирающий кошачий, вызывали страсть в нем.

Как выяснилось, он не проникал в нее половым членом. Мама обрадовалась, хотя на ее месте я бы все-таки расплакалась. «Дочь не познала, что такое оральный секс» — так думала мать, однако мы до конца не знаем, может, Лина его выгораживает. Она стала говорить, что тот ее любит, говорила, что тоже полюбила его, что уедет с ним за границу и будет с ним жить. Мужчина не сказал ей ни о ребенке, ни о супруге, ни о том, что он вообще гей. Он не говорил ей об этом, он обманул девочку, от нее ему нужна была только фотография, фотография юного тела. Мама стала объяснять своему ребенку, что в раннем возрасте этим заниматься плохо, что она еще маленькая, что иностранец обманул ее, но та не сдавалась и слушать не хотела ни маму, ни меня, ее психика не воспринимала ничего. Тила вбила себе в голову, что где-то там за границей ей будет с ним хорошо, она станет известной моделью.

Мне пришлось снова выехать в командировку в соседний город, при этом Микаэля я потащила с собой автозаком под конвоем, по приезду я поместила его в следственный изолятор. Утром следующего дня, не успев прийти в департамент, я услышала, что наши следственно-арестованные, узнав о совершенном преступлении, сделали с ним нечто ужасное. Во-первых, они его на местном сленге опустили, но не думаю, что это ему доставило неприятности, ведь он гей, он к этому привык, это они не знали, что тот пассивный гомосексуалист. Сокамерники жестоко с ним обошлись: избивали, унижали, он просил пощады и помощи. Утром сообщил руководству изолятора, а затем обратился к прокурору, утверждая, что над ним издеваются, хотят убить и так далее. После проверки выяснилось, что его пытались задушить: кто-то накинул ночью удавку на шею и стал сдавливать, в темноте Микаэль не разглядел, кто это был. Когда я пришла к нему, он стал проситься обратно в город. Он плакал и приговаривал: «Забери меня отсюда, я все признаю! Все-все, что я совершил, я все признаю». Но я не могла его забрать: нужно было провести очные ставки между ним и девочками.