Нина Соротокина - С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

— Что он тебе сказал? — мы не заметили, как перешли на бег.

— А черт его знает. Не буду же я искать в темноте разговорник. Одно ясно — он меня не пускал.

— А ты что ему сказала?

— Я несла всякую чушь. Ах, месье, мы заблудились. Нам нужен номер шестнадцать, а этот, оказывается, совсем не тот. То есть говорила первое, что придет в голову. А теперь мы пойдем туда.

Алиса привычно, словно неповоротливого ребенка, схватила меня за руку, перевела через улицу и буквально втащила в крохотное кафе: три столика, стойка, музыка и улыбчивая, не просто худая, а высушенная, калёная, словом, без возраста, женщина за стойкой.

— Сейчас мы будем пить коньяк, — Алиса достала разговорник.

Мы взгромоздились на высокие круглые табуреты у стойки. Коньяк сразу шибанул в голову, и я почувствовала себя ковбоем.

— Мы русские. Мы живем в Пализо уже пять дней, — сказала Алиса, неотрывно глядя в разговорник. Женщина закивала головой, улыбнулась и сказала довольно длинную фразу, смысл которой был: я знаю.

Можно было удивиться, можно заподозрить недоброе, но проще было принять эту фразу как данность. Конечно, нас уже знали в этом городке. Три громкие, болтливые, чужеземно колоритные бабы: одна стройная, как свечка, другая красивая, как модель журнала «Вог», и третья добродушная, как кадка. Уже столько раз мы ходили мимо этого кафе, спеша на электричку. Мы успели перезнакомиться со всеми продавщицами в продовольственных магазинах, нас знали в аптеке, в «Детской игрушке», в лавке сувениров. Я не поручусь за весь Пализо, но центр нас знал в лицо.

Сложно перевести на человеческий язык дальнейший разговор, но попытаюсь.

— Мы гуляли. У вас замечательный город… — Алиса говорила рублеными простыми фразами, но барменша наморщила лоб, далеко не все сказанное Алисой ей было понятно, — около дома, — был назван номер, — нас остановил мужчина. Он не дал нам пройти.

Из последовавшей за этим горячей фразы можно было понять только междометие: «О!» Но оно было столь выразительным, что я почувствовала крайний интерес барменши к разговору.

— Во имя Господа, что она говорит? — возопила я, дергая Алису за рукав.

— Я мало что поняла, но главное уловила. Оказывается, нас остановил полицейский. В доме совершено убийство.

— О! — воскликнула я по-французски.

— Теперь молчи, — прикрикнула Алиса и повернулась к барменше. — Я не знаю вашего языка, поэтому мне трудно говорить, но еще труднее понимать. Поэтому я вам буду задавать вопросы, а вы мне отвечайте только «да» или «нет». Вы меня поняли?

Барменша улыбнулась и налила нам еще коньяку. Хороший коньяк… Почистили мы ради общего дела и гражданского чувства наш жалкий общак.

— В этом доме нашли труп? — спросила Алиса.

— Нет.

— Но убийство, вы же сами говорили.

— Да, да, — закивала головой барменша. — Там убили, а труп спрятали.

— Где?

В ответ раздалась длинная тирада.

— Нет, нет! Вы только отвечаете «да» или «нет». Спрашиваю я.

Барменше нравилась эта игра в вопрос-ответ, потом к ней присоединился юноша, по всей видимости, ее сын. Общение пошло живее. Так они беседовали полчаса, не меньше. Расстались мы друзьями.

— Рассказывай…

— Не уверена, правильно ли я поняла, — начала Алиса, — но здесь, в Пализо, орудовала целая банда. Их уже поймали, — она возвысила голос, заглушая мое истерическое квохтание. — Хозяин особняка — уважаемый человек, находится сейчас в отъезде. Сейчас его ищут в интересах следствия, чтобы допросить.

— Как и нас.

— Я вот чего не понимаю, — задумчиво продолжала Алиса. — Трупа они не нашли, но говорят об убийстве. Откуда они об этом узнали?

— Может, из нашего объявления?

— А когда я спрашивала про труп, хозяйка говорила какое-то неудобоваримое слово и делала руками вот так… Что бы это значило?

— Расчленили, наверное, и по Парижу разбросали.

— Какой ужас ты говоришь! — поморщилась Алиса. — Полиция появилась здесь два дня назад. Но для нас это не важно. Главное, что всю банду выловили.

— А это значит, — согласилась я, — что нам совершенно нечего бояться и не надо идти в ихнюю префектуру. Так?

— Так.

Неторопливо шествуя в направлении к дому, мы решили несколько разнообразить себе прогулку, для чего перешли по мосту через железную дорогу и попали в еще нехоженый район Пализо. Это было подсознательное желание утвердиться в своей безопасности, самим себе показать полную раскрепощенность. Нам хотелось пройтись по красивой улице, которую мы давно заприметили, и заглянуть в окна особняков. Я с детства люблю это небезукоризненное с точки зрения морали занятие. Обычно чужие окна успокаивают.

Мы шли медленным шагом, обменивались ничего не значащими фразами, как бы напоминая себе: все наши страхи остались в другом измерении. Погода, вишь, особенно хорошая, говорили мы, и как-то особенно сухо, и резедой, вишь, пахнет. Ты о’кей? Я о’кей, совершенно о’кей, вот даже остановилась полюбоваться псевдосредневековыми башенками и балкончиками, их так живописно обвивает плющ.

Но бывают минуты: смотри не смотри, ничего не увидишь. Город закрылся от нас, их заграничная жизнь протекала за жалюзи, ставнями и шторами. Что и говорить, горожане имели на это право. Но Пализо словно подчеркивал, что он сам по себе, мы сами по себе. И ни к чему им наша любовь, мы даже не гости, но инородное тело, как залетевший из Азии ветер или упавший с северных облаков град. И с чего я взяла, что Пализо к нам благорасположен?

Ветер, не привычный суховей, а зябкий и влажный, пробежал по кустам, зашуршал брошенным на землю пакетом. Я оглянулась как-то слишком быстро, и Алиса тут же положила мне руку на плечо.

— Что?

— Ничего…

— Как — ничего? Разве у тебя нет чувства…

— …что за нами кто-то наблюдает?

Ее глаза отразились в моих, и во всех этих глазах был стоячий ужас. Через мгновение мы уже бежали. Не могу сказать, дескать, я никогда так не бегала, наверное, в молодости я была шустрее, но за последние десять лет я так не выкладывалась. Дыхание мое было сродни пару, который с шипением бьет через неплотности в стыках труб где-нибудь в старой бойлерной. На шаг мы перешли только тогда, когда наш домик-крошечка был в пределах видимости.

Около двери я сказала:

— В Клюни я завтра поеду одна. Ты останешься с Галкой.

— Ни за что! Одну тебя я в Париж не пущу.

Знаете ли вы, что такое бессонница? Человечество, я могу вам дать ценные советы. Вначале я, как водится, считала овец, потом собак выводила из загона. Собаки были разных мастей, и это отвлекало от сна. Потом я просто стала считать, то есть называть цифры и представлять их себе зрительно. Но это тоже не всегда приводило к быстрому результату. Цифры с поразительной скоростью бегут из нижнего угла зрения в верхний, глаз торопится за ними, и иногда приходится менять положение тела, скажем, ложиться на спину, чтобы увеличить открытое смеженным векам пространство.