Нина Соротокина - С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

— Анна Степановна, так я к вам свататься приехал.

— Что? — Анечка повернулась к Алексееву всем корпусом, пытаясь разглядеть в темноте его лицо. Замечательно, что ее не столько удивила, сколько рассмешила эта глупейшая ситуация, и она подумала весело: «Ребята, это же клиника! Могли бы предупредить!»

Алексеев меж тем поправил ворот рубашки и даже распрямил свои унылые покатые плечи, явно пытаясь представить себя в лучшем виде.

— Но вы же меня совсем не знаете, — Анечка изо всех сил старалась быть серьезной и вежливой. — Мы и виделись-то всего два раза.

— Четыре.

— И что? Вы в меня влюблены?

Плечи Алексеева опять обвисли. Белая его рубашка вызвала в памяти длинную бельевую веревку с развешенным на ней нижним бельем. Наконец он выдавил из себя:

— Я же вас не постель зову, а в загс.

— В некотором смысле это одно и тоже.

— Вот именно. Только в некотором. Я так рассудил, — Алексеев назидательно поднял палец, — ребенку нужен отец.

— У Вадика есть отец, — отрезала Анечка.

— Нет у него никакого отца. Я узнавал. Слабое взаимодействие. Десять в минус семнадцатой.

— Что вы бормочете? — топнула ногой Анечка. — Я не хочу слушать ваш вздор!

— Я просто хочу быть убедительным.

Да, здесь Алексеев, как ни крути, действительно был убедителен. Отца у Вадика не было. Аня была практичным человеком и уже в двадцать лет поняла, что рассчитывать может только на себя. В бирюлевских хрущовках принца на «мерседесе» не встретишь. Кончила ненужный пединститут, а потом десять лет училась по-настоящему: осваивала менеджмент, финансовое право, учила язык и заводила связи.

Суженый-ряженый так и не встретился, да и не до него было. Любовные связи, конечно, были, она живой человек. А потом Анечка сказала себе: пора! И появился Вадик. Номинальный отец даже не подозревал о его существовании. Да и не годился Григорий Петрович в мужья. Во-первых, он уже был женат, а во вторых… ой, такой котяра, не приведи господи. Патологический бабник! Сейчас стяжает славу на телевиденье.

В няньки Анечка взяла собственную мать. Чтобы не было попреков, тут же посадила ее на зарплату. Так и платит по сей день триста баксов в месяц. И все довольны.

— И в чем же вы хотите меня убедить, смешной человек? — с одной стороны, простодушие Алексеева обескураживало, но с другой… Анечке хотелось стукнуть по его лохматой глупой голове, как по телевизору, который вдруг начал барахлить… Стукнешь, и экран словно очухается, исчезнут полосы, появится правильная картинка.

— Понимаете, мне нужна семья. Ну там… жена, ребенок. Словом, нормальный патриархальный быт. Я просто с ума схожу! Видно, возраст подошел.

— Но я-то здесь при чем? Зачем вам чужой ребенок? Возьмите себе в жены юную, хорошенькую…

— Не-ет, такую я не потяну. У меня зарплата три тысячи рэ. Вы — другое дело. Вам мои деньги не нужны. Я бы тоже мог зарабатывать, но не могу бросить науку.

— Кто же говорит такие вещи женщине? Да еще когда сватается…

— Я думал на эту тему, но ничего не придумал, кроме как быть предельно честным. Но поверьте, то, что я сейчас делаю, очень нужно человечеству. У меня уж и докторская диссертация готова. Просто товар, который я произвожу, пока не востребован. На фундаментальную науку никогда нет покупателя.

Они дошли до другого фонаря. Анечка остановилась, пристально рассматривая что-то на ладони.

— Так вы меня за богатство выбрали?

Алексеев усмехнулся, почесал голову.

— Не больно-то вы богаты, но себя обеспечите. Я буду хорошим мужем. И мальчика вашего я уже люблю. Да и сами вы мне нравитесь.

— Все, — сказала Анечка, — пошли назад. Бред какой-то.

Через час Аня собралась домой, и Марина предложила ее подвезти. Как только выехали за границу поселка, Марина закурила, включила негромкую музыку и только потом задала главный вопрос:

— Ну что, поговорили?

— Так ты все знала? — ахнула Аня.

— Конечно. Все всё знали. Ты глупости-то не делай. Нос не вороти. Алексеев мужик талантливый. Очень. И не пьет.

— Да какой он мужик? Мямля с придурью!

— Дура ты! Его за бугор не один раз звали. В Штаты приглашали именным письмом. Не поехал. Говорит — что я там потерял? Он честный, добрый, деликатный и работоспособный до одури!

— Как шмель, — засмеялась вдруг Анечка. — Большой, толстый, и непонятно, почему летает при таких-то маленьких крылышках. Тебе сознаюсь, что пока я не сказала «нет».

Вот, собственно, и все. В довершение автор хочет добавить немного пейзажа, чтобы появилась окружающая нас (по словам Чехова) «всё жизнь».

Дом Николая Козырева находился на краю элитного поселка, за высоким, снабженным современной сигнализацией забором, отороченным для верности колючей проволокой. По правую руку от козыревского дома жил сосисочный король, по левую — хозяин казино. Оба весьма приличные люди. Участок Николая и Киры был небольшой, но они упорно называли его садом, потому что там были и яблони, и сливы, и даже тисовая аллея — предмет гордости хозяйки.

Общий бетонный забор имел калитку. Прилегающие дома имели от нее ключи. За калиткой свободно жила березовая роща, полная соловьиных трелей. Как известно, гнездо для потомства соловьиха делает сама. Молча строит его на земле, устилает дно сухими листьями. А соловей поет. Он поет круглые сутки и замолкает (как сказал натуралист по телевизору) «только на малый срок, чтобы перекусить».

Когда Алексеев сказал Анечке, что годы проходят, а на фундаментальную науку покупателя как не было, так и нет, а семья нужна позарез, ей прямо в руку упало что-то живое. Она решила, что это гусеница, и хотела закричать. Но это был шмель. Он лежал на спине и нелепо перебирал лапками. Видно, уснул где-то на ветке, потом неловко повернулся и шмякнулся вниз. Анечка вернула его в нормальное положение, и он тут же с низким гулом полетел в ночь. Это и решило дело.

1999 г.