Нина Соротокина - С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

Осмотрелись, повздыхали, в результате Женя (временно!) пригласил семью к себе в дом, и они там с удовольствием поселились. На следующий день они вместе со Славиком пошли уже детально осматривать будущее жилье. Молодой человек был приятно возбужден. Вот это поле он засеет гречихой, вот это поле овсом. Здесь у него будут бахчевые культуры, здесь теплица. Корова, конечно, нужна. Теперь дело за малым. Пусть фонд дает деньги, а уж он постарается.

Женя второй раз опешил, но нашелся, сказав, что вначале надо починить дом. Зима не за горами, сейчас пора дрова заготовлять, а гречиху в августе не сажают. Славик несколько потускнел, но изобразил готовность работать. Не делом, конечно, но улыбкой.

Когда приехала Оля, молодая с грудничком жила еще у них.

— Ребята, ужас! — рассказывала нам Оля. — Я и не представляла, что такую разруху можно устроить всего за неделю.

Про гостью нельзя было сказать, что она неряха, потому что неряха не любит убираться и делает это плохо. А Катерина просто не знала, что надо убираться. Выросла она в детдоме, родни никого, кто-то ее обихаживал всю жизнь. У нее только и обязанности было, что свою постель постелить. А здесь она и этого не делала. Молодая семья устроила в доме фантастический беспорядок: везде мокрые не скажешь пеленки — тряпки, в центре комнаты помойное ведро, стол заляпан какой-то дрянью, вроде кашей, но цвет какой-то подозрительный. Ребенок все время плакал. А уж вонища!

Оля засучила рукава. И пол, и столешницу отдраивала большим ножом. Молодая смотрела на нее с испугом и молчала. Она вообще почти не говорила и как-то ко всему была безучастна. Даже ребенок не мог ее растормошить. Оживлялась она только за столом, тонкую шейку вытянет, глаза за стеклами внимательно обследуют тарелки с едой, а рука уже тянется к самому большому яблоку.

С трудом, но все-таки удалось их переселить в дом под крышу. Частично свою мебель отдали, что-то по деревне насобирали. Евгений Дмитриевич посоветовался с женой и снял тридцать тысяч с книжки — молодым на обзаведение. Тогда не думали — в долг дают или так дарят, не до этого было. Оля была мудрой, она понимала — деньги им в руки давать нельзя. Решили сами купить для приезжих телку.

А это значит, надо строить коровник. Славик с энтузиазмом взялся за дело. Кой-какие бревна остались от сарая, в дело также пошел припасенный Женей для своих нужд материал. Да и лес рядом. Славик был очень активен, не в меру говорлив и удивительно несноровист. Работа очень уж не кипела. Начнет слегу обрабатывать — поранится, бревно поставит — обязательно криво. Женя в панике: «Оно же завалится!» Славик посмотрит: «Нет. Будет стоять!» Как вы понимаете, достроен телятник не был.

От коровы пришлось отказаться, но 30 тысяч на обзаведение Славик все-таки вытребовал. Пока он решил разводить гусей и свиней. Женя сам поехал с ним покупать инкубатор. Заодно купили 50 гусиных яиц, а также шесть поросят.

Теперь за дело! Славик, естественно, ждал, что «глава фонда» будет работать на него постоянно, но у Жени были свои заботы. Он уехал в Москву, Оля к молодым вообще не заглядывала, мол, пусть сами приобщаются к деревенской жизни.

Прошло малое время, и соседка рассказала, что нашла на помойке трех мертвых поросят. У Оли сердце кровью обливалось, но она решила быть твердой и до возвращения мужа ни во что не вмешиваться. Как только Женя вернулся, он тут же бросился к своим подопечным. Что случилось? Славик только плечами пожимал, вроде он их кормит, а потому совсем непонятно, отчего они мрут. Женя стал совать в руки книжку, пособие по выращиванию молодняка в зоопарке. Славик от пособия не отказался, даже полистал для приличия, но, когда прощались, сказал твердо:

— Зарезать надо оставшихся, съесть, и все дела.

Женя только вздохнул, и, как показало время, было о чем вздыхать. При следующем свидании Славик сознался, что три оставшихся поросенка тоже сдохли.

— Не умею я их резать, Евгений Дмитриевич. Я их в лесу зарыл, а то в деревне все бла-бла-бла на наш счет. И косятся. Не любят они нас, вот что.

В избе был жуткий беспорядок, из разоренной русской печи тянуло холодом. Одно утешение — крыша не протекала, хоть грозы были сильные. По грязному полу бродили два гусенка, гадили везде, один хромал.

— А остальные где? А инкубатор?

Славик выгнул бровь и сказал важно:

— Я инкубатор и 25 гусят отдал на обмен. Мне обещали за них телку дать.

— Кто обещал? Где?

— В соседней деревне. Никифор Иванович.

Женя поехал к Никифору Ивановичу за правдой. Выяснил, конечно: никаких гусят никто никому не давал. Да… Пора было понять, что Славик есть человек-мечтатель. Делать что-либо он не только не умел, но и не хотел. Разговор о деревне для него был залогом того, что гречка, и гуси, и крепкий свинарник как бы уже есть. Хотя всем ясно было, что ничего этого никогда не будет. Ах, как это знакомо! Все мы такие. Выписал врач рецепт, и ты вроде уже и полечился. Лекарства правда купил, но принимать забыл. Посмотрела журнал мод — и охладела, словно ты этот костюм уже относила. Но хорошо в городе, в своей квартире вот так грезить о хорошем. А в деревне накануне холодов?

Только тут выяснилось, что Славик повоевал в Чечне и получил ранение в голову, долго валялся по госпиталям и вот такой, частично пригодный для жизни, вышел в мирную жизнь. Деньги на обзаведение он просил у Евгения Дмитриевича постоянно. И что делать? Давал.

Приближалась зима. Славик и печь не починил, и дров не заготовил, жил пока полностью на чужом иждивении. Меж тем благодетель Женя должен был уезжать в Москву, его ждала работа. Деревня роптала: «Что хочешь делай, Евгений, но нам этого недоумка не оставляй».

Решили поискать пристанище для молодой семьи по округе. Язык до Киева доведет. Нашли такое место, где стояли в поле всего два дома: один жилой, другой заколоченный. При жилом роскошный огород, сад в яблоках и сливах. Обитал в этом благолепии врач на пенсии. Поговорил он с Женей, потом со Славиком и очень скоро все понял. Сказал только: «Чеченский синдром. Жалко парня. Видели рядом — дом пустует, пусть там живет. Только чтоб не спалил». На этом и порешили.

Вроде бы, пусть начерно, рассосалась большая забота, но в деревне Чистые Ручьи вокруг дома с красивыми наличниками завязалась новая интрига. По весне Жене позвонил мужчина и сказал трезвым голосом, что их трое: он, жена и брат жены. Да, они будут работать, о деревне давно мечтают. Евгений Дмитриевич от идеи возрождения русской деревни еще не совсем остыл, поэтому дал адрес.

Приехали. Муж сильный, крепкий, весь в наколках, жена с синяками под глазами, брат какой-то невнятный: длинный, тонконогий, обувь не по размеру. Поселились они в доме под новой крышей и сразу начали пить. Через некоторое время к ним приехали дети: два очень хороших мальчика, которые зимой жили где-то в православном интернате, и девочка лет четырнадцати из монастыря. Девочка все лето им и готовила. Ладно бы они не делали ничего из крестьянских работ, но видно было, что они люди опасные. Деревня высказывала разные догадки: может, они только что из тюрьмы или прячутся от кого-то, но и ведь узнать ничего нельзя. Вели они себя с гонором и угрожали, мол, ты мне то-то, так я тебе вот это, да все с кулаками, с яростным матом и страшными угрозами.