Нина Соротокина - С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

Наш герой был, как говорят сейчас, человеком западной ориентации. Но даже в самом западном городе России — в Питере, где осел после учебы, он не прижился. Для того чтобы чувствовать себя в полной мере западным человеком, ему нужны были деньги, а заработать их он никак не мог. Кривцов был безденежным, почти нищим в эпоху развитого социализма, еще хуже пошли его дела, когда на дворе потянуло сквозняком рыночных отношений. Бился, старался, участвовал в каких-то сомнительных бизнесах, попал в милицию, был бит — совершенно ни за что, просто, как он рассказывал, менту не понравились признаки мысли на лице арестованного. В конце концов Федор Агеевич решил для достижения цели использовать те способности, которыми бесплатно наградила его судьба.

Он вернулся в родной город и зажил по-прежнему, то есть стал работать за копейки в музее, за рубли учить рисунку будущих абитуриентов и даже выставил свои работы на местной выставке. Лавров он не стяжал, но сохранил репутацию уважаемого человека.

Шесть полотен известных русских художников — трех Лентуловых, двух Фальков и одного Рождественского — он скопировал не за один присест, на это ушло много времени, а подменить копии на подлинники ему удалось тогда, когда в музее начался ремонт и большинство работ переместили в запасники.

Главное в жизни — точно знать, что ты хочешь. А он знал. Как только подлинники собрались под крышей его однокомнатной квартиры, Кривцов перевел дух и дальше стал мостить дорогу к счастью. В это время он был необычайно организован, жил по списку, каждый день вычеркивая один или два пункта. Но при всем аскетизме он разрешил себе мечтать. Право на мечту он уже заработал. Нарисованные воображением картины были столь ярки, сочны, что хоть кисть в руку бери. Аквамарин… много, до окоема, длинные тени на белом песке, верхушки пальм, похожие на собранные в пучок волосы красавиц, а вот и она сама, идет, чуть-чуть поигрывая бедрами, плечи темны от загара… Он понимал, что мечты его отдают дешевкой, базарной живописностью, уж если мечтать, то о Флоренции или Париже, но подкорка выдавала именно эти открыточные кадры, и он им радовался.

Под эти мечты, как под бормотание прибоя, он проделал фантастическую работу. Нашел нужных людей. Если быть точным, нужные люди появились в его жизни много раньше, но необходимо было обновить знакомства. Доброжелательные и улыбчивые хищники. Каждый хотел свой куш. Вадим говорил: «Можешь загнать товар в Москве, но там, — жест рукой куда-то за спину, — гораздо выгоднее, то есть неизмеримо. Правда, риск. Но ведь и дома риск».

Описывать все подробности, как он пересек границу, да еще с товаром, не стоит. В интересах следствия, а также чтобы другим неповадно было, автор не хочет распространяться о подробностях транспортировки за границу драгоценного груза. Вообще-то не очень трудно было все провезти, но дорого, почти цена проданной квартиры. В Амстердам Кривцов попал морем.

И когда уже все страсти были позади, когда казалось — протяни руку и бери взлелеенную мечту, рука поймала воздух. Идти с обыском в Пализо к русским дамам Кривцов категорически отказался, а Шик и не настаивал. Дело привычное, а Кривцов с его непрофессиональностью может не только помешать, но и засыпаться. Кассету с требуемым разговором Шик искал тщательно, но не нашел. Кто ж знал, что у этой толстухи с вытаращенными глазами имеется второе дно?

В Версаль Кривцов ездил, чтобы быть на подхвате. В умной голове Шика уже созрела идея о заложнице. И так все славно получилось с мужским туалетом! Шик намылился было вынести чернявую из туалета и со словами «ах, ей плохо, ей плохо» дотащить ее до машины. Опять сорвалось. Подруги как приклеенные стояли на входе. Пришлось оттащить бесчувственное тело в самый дальний угол помещения, а самому сидеть пятнадцать минут в кабинке. Так хорошо по башке врезал, и все зря.

Вот тогда-то, после стольких неудачных попыток, Кривцов и был вынужден идти на передние рубежи. «Не торопись, — инструктировал Шик напарника. — Работа здесь ювелирная. У баб интуиция развита, как у собак».

Четкого плана действий у Кривцова не было. Ситуация подскажет — таков был его девиз. Вначале он решил приударить за той, что помоложе, эдакой ученой треской в очках, но понимания с ее стороны не встретил. А Марья Петровна, говорливая пенсионерка, как глина, сама к рукам липла, что хочешь из нее, то и ваяй.

Только на второй день работы в качестве ухажера и обольстителя Кривцов убедился, что сделал правильный выбор и с девизом не ошибся. Все произошло самым естественным образом. Ему удалось остаться с Марьей наедине. Теперь можно и расслабиться.

Расслабившись, он убедился, что ее общество ему вовсе не противно. Она была забавной, его подопечная. Приятным было также ее неравнодушие к живописи, во всяком случае, она о ней эмоционально, а иногда даже толково говорила.

Ресторан был не из дорогих, но вполне пристойный. Из-за обилия зеркал казалось, что матовые светильники летают вокруг, как перламутровые пузыри. Это отдаленно напоминало что-то из детства, какую-то немудреную сказку. Музыка была приглушенной, завораживающей.

Виктор Иванович не поскупился, взял шампанское. Марья Петровна пила его маленькими глотками и смешно морщила нос. Кривцов подумал, что она похожа на козу. Ну если не на козу, то все равно на кого-то из жвачных, все они так же шустро прихлопывают губами.

Под выпивку и хорошую еду русские обязательно начинают изливать душу, требуя того же от собеседника. По счастью, Марья Петровна держала дистанцию. Никаких разговоров, типа, а кто ваша жена и что делают ваши дети, не было. Говорили про итальянцев: Леонардо, Рафаэль, Гирландайо, туда-сюда…

Виктор Иванович намеревался сидеть в ресторане до упора, часов у Марьи Петровны не было, и он был уверен, что сможет замотать часа полтора. Но не тут-то было. Коза принадлежала к типу людей, снабженных внутренними часами. Есть такие особи, которые всегда могут назвать время плюс-минус десять минут. Короче, Марья Петровна, до этого совершенно безмятежная, стала вдруг торопиться:

— Все. Мое время истекло. Зовите этих официантов, гарсонов, как там они называются?

— Во всяком случае, для прогулки по ночному Парижу у нас есть полчаса, — заверил Виктор Иванович.

Они вышли к Сене. Остров Ситэ представлял из себя фантастическую картину. Париж освещен очень тактично. Нигде нет безумных реклам, где, перегоняя друг друга, бегут обезумевшие огни, складываясь в незамысловатые картинки. Здесь работала подсветка, давая мягкий рассеянный свет. Она отвоевывала у темноты соборы, мосты, дворцы. Эйфелева башня казалось совершенно невесомой, паутиной причудливой формы. Подует ветер и унесет игрушку в зазвездные дали.