Нина Соротокина - С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

И надо же… все прахом. Пьер говорит: «Какого черта ты решил, что это банк?» А как же не решить, если Шик сам видел на этой улице Крота, и именно около банка? А ключик на металлической цепочке? От чего другого может быть крохотный ключик с узкой такой бороздочкой? И даже сейчас, когда Пьер решил открыть карты, Шик не верил, что набор цифр — телефонный номер. Карты открыл, а козыри спрятал.

Но не это главное. Крот в раж вошел, наругался вволю — его можно понять. Но кто ему дал право отдавать подобные приказы? Никогда Шик не занимался смертоубийством и сейчас этого делать не будет. Надо Пьеру ее убить, пусть сам это и делает. Но, может быть, Крот просто в запальчивости крикнул про заложницу, де, с ней надо кончать? Ты, мол, ее привел, ты и отправишь к праотцам. И еще он прорычал в ухо: «Не прикончишь эту тетку, тебя пришью!» Но это не по правилам. Это не по его, Шиковой, части — кого бы то ни было пришивать.

А если все это не пустые угрозы? Убив Шика, Пьер получит его долю. Этот обиженный безумец совершенно искренне считает, что имеет моральное право всадить ему, Шику, пулю в живот. И еще Крот узнает, как они обошлись с телом Ситцевого. Не исключено, что Пьер начнет орать: «Идиот, ты меня подставил!» Было отчего сойти с ума.

Шик видел, с какой легкостью Крот может убить человека. Ситцевый в луже крови до сих пор стоит перед глазами, а запах пороховой гари, казалось, навсегда угнездился в ноздрях. Посему очень легко было представить… Он видел себя лежащим на полу — некрасиво и неудобно, видел, как отлетает ввысь душа его. Прозрачное облачко с неясными очертаниями, так представлял Шик свою душу, выглядело очень несчастным.

Вернувшись домой, Шик застал Кривцова в саду у слухового окошка подвала. Он о чем-то беседовал с заложницей, и Шику это очень не понравилось.

— Ты что — весь день здесь вот так и просидел?

— Нет, не весь. Я уже обед приготовил.

— Ладно, бросай амуры разводить. Дело есть.

За обедом Шик молчал, смотрел в тарелку, но, кажется, не видел, что ел, а когда насытился, вернее, когда увидел, что Кривцов посуду унес, решил, что настало время для важного разговора.

— Есть осложнения. Все идет не по тому пути. Не хотелось мне тебе всего этого рассказывать, но скажу. А вообще ты у меня вызываешь бо-ольшое подозрение.

— Вот те раз! Это почему же?

— Хилый ты, вот что. Одно дело украсть. А вот деньги за свою работу получить, то есть довести дело до конца… Здесь иной раз через тернии пройти надо, здесь зубами надо… грызть всех направо и налево. Здесь выбор надо делать, а потому себя предать. А если себя предал, то служишь уже не Богу, но черту. А ты с заложницей беседуешь. О чем? Ты ее ненавидеть должен! — он явно распалял себя, и ему это удалось, последние фразы выпрыгивали уже на крике.

Надо сказать, что в глубине души Шик считал себя справедливым человеком. Да, он крадет произведения искусства, но подобное воровство отнюдь не преступление. С точки зрения государства, может быть, и преступление, но конкретные люди от этого только выигрывают. Истинным хозяином полотен может быть лишь художник, который их писал. А прочие владетели… Полюбовался сам, дай полюбоваться другому. Он знал, что Кривцов украл картины из музея. И тут Шик нашел оправдательный мотив. В России сейчас такие безобразия творятся, что воровать у них сам бог велел, сохраннее будет.

Кривцову уже давно надоела эта самодеятельность, и он прошипел гневно:

— Ты дело говори!

Ругаясь и причитая, Шик все время ходил из комнаты в комнату, оттуда в кухню и обратно, при этом выдвигал и задвигал ящики в комоде и в столах, потом вдруг плотно закрыл перед носом Кривцова дверь: «Я сейчас». Через минуту появился, сел в кресло и затих, с отсутствующим видом уставившись на ржавую каминную решетку.

— Что ты искал-то?

— Не твоего ума дело.

— Нашел?

— И это тебя не касается.

— Ну и шут с тобой. Не хочешь разговаривать, тебе же хуже.

Шик долго молчал, наконец буркнул сквозь зубы:

— Это не код, это телефон.

— Но мы же пробовали звонить, целый вечер в эти игрушки играли.

— Крот сказал — забудь. Сегодня в десять вечера он сбежит из госпиталя. Мы должны ждать его на углу, — Шик назвал пересечение двух улиц. — Мы уезжаем на другую квартиру.

— С чего это вдруг?

— Крот говорит, что отсюда надо рвать когти. Здесь опасно.

— Можно подумать, что раньше здесь было безопасно.

— В общих чертах, — осторожно начал Шик, — Крот признал, что мы с тобой в его отсутствие действовали правильно. И как я с трупом Ситцевого поступил, Крот тоже одобрил, — он врал уверенно, проверять его Кривцов не станет. — У нас с тобой вышла только одна накладка.

Он замер на мгновенье. Некстати опять вспомнилось, как Пьер, дыша лекарствами, шипел в лицо: «Убью тебя, паскуда! Надеялся, что я здесь сдохну? Тебе надо было сидеть тихо, как мышь, а ты что учинил?»

— Так какая же у нас накладка? — в третий раз повторил Кривцов.

— Не столько накладка, сколько излишек. Заложница… Привозить ее сюда было нельзя. И звонить отсюда в Пализо тоже было нельзя. Звонком этим мы могли полицию пустить по нашему следу. Будем надеяться, что этого не случилось. Поскольку мы возвращаемся к старому плану, то есть командование на себя принимает Пьер, нам твоя Марья вроде бы ни к чему.

— Так отпустить ее надо на все четыре стороны, и дело с концом. Если мы из этого дома уедем, то, значит, полицию она на нас никак не наведет.

— Легко сказать — отпустить! Боюсь, что Пьер нас не одобрит, — Шик скосил глаза в угол, потом сморщился, как от кислого.

В голове у него металась сейчас одна мысль — сказать Кривцову про замысел Пьера относительно русской или не сказать? С одной стороны, неплохо бы его припугнуть, но с другой, не выкинул бы он какой-нибудь глупости. Отпустить, говорит… Кто же так поступает? Хотя, сознаться, этот выход из положения казался Шику самым разумным. Сидит дама в подвале, зачем ее посадили, не знает. Даже если она в полицию прибежит, никакого толку от ее информации не будет. Цифры у русских на руках. Но цифры-то с подвохом. Без пароля они не действуют. А пароль только Крот знает. Не нужна здесь эта Марья, право слово, не нужна. Пожалуй, с Кривцовым можно договориться, что русская якобы сбежала.

— А вообще лучше бы она сбежала, — сказал задумчиво Шик. — Не люблю я этого смертоубийства.

— Что, что? — испуганно переспросил Кривцов, да так и замер с открытым от потрясения ртом.

Шик понял, что ненароком сболтнул лишнее. Вот что значит в себя уходить, он уже заговариваться начал.

— Что ты всполошился-то? Просто я Ситцевого вспомнил. Все как-то разом всплыло в памяти, и как мы кровь его в раковину отжимали. Ужас-то какой, ужас. А Кроту хоть бы что. Он и думать об этом забыл. Попомни мои слова, еще аукнется нам эта ситцевая смерть, — бодро тараторил Шик, стараясь задурить Кривцову голову.