Виктория Платова - Такси для ангела

— В отличие от маленькой грязной тайны?

— Ну да…

— Какой бред! — со смаком сплюнул Чиж. — Где ты набралась этой псевдофилософской мути?

— Почему же мути? — обиделась я. — Разве ты не читал «Стыдливые сны»? Между прочим, они признаны лучшим детективом прошлого года…

— Кем признаны? — Щеки Чижа продолжали полыхать. — Экзальтированными журналисточками из желтой прессы? Критикессами в буклях, которые за штуку баксов объявят какую‑нибудь госпожу Тютькину или Пупкину новым Львом Толстым? Или — страшно даже подумать — новой Агатой Кристи!

— Почему же за штуку баксов? — оскорбилась я подобным расценкам.

— Правильно, необязательно за штуку. Можно и за пятьсот. И за триста.

— Можно и бесплатно. Если критикесса так думает.

— Критикесса никогда ни о чем не думает. Думать ей нечем. У нее акульи хрящи вместо мозгов. Голая мускулатура. Критикесса либо дует в задницу, либо размазывает по асфальту. Третьего не дано.

Такая яростная, такая жаркая осведомленность о жизнедеятельности книжных червей показалась мне удивительной. Я, конечно, многое могла бы порассказать Чижу о беллетристах и их церберах в лице главных редакторов издательств. Но — воздержалась.

— В конце концов, существуют рейтинги…

— Рейтинги покупаются, — безапелляционно заявил Чиж.

— Невозможно купить попсовый рейтинг! Это же не большая литература, в конце концов!

— Еще как возможно. Политику определяют не читатели, а издатели. Если издатель решил: вот звезда, значит, звезда будет. Куда ж ей деваться! При хорошей раскрутке даже «Колобок» можно выдать за триллер всех времен и народов.

— Если читатель не захочет читать…

— Да ладно тебе! Вот зритель, на него и ср… — Чиж осекся. — В смысле наваливайте большую кучу…

— Хочешь сказать, что Аглая — дутая величина?

— Не хочу.

— Вот видишь!

— О мертвых либо хорошо, либо… Сама знаешь.

Господи, о чем мы говорим? В доме с тремя трупами — о чем мы говорим!..

— Господи, о чем мы говорим, — опомнился Чиж. — В доме с тремя трупами… И вообще… Пора навестить цвет нашего детектива, ты как думаешь?

Я кивнула головой. Пора, пора навестить цвет нашего детектива, тем более что Чиж — на глазах изумленной публики — обещал разродиться своей версией преступления.

Рука об руку мы выдвинулись в коридор, но пройти его до конца так и не успели. Торжествующий вопль, похожий на трубный брачный глас архара, едва не сбил нас с ног:

— Убийца! Вот она, убийца!..

Через четыре с половиной часа после убийства

…В зале не было никого, кроме напрочь замороженного «Льдинкой» Фары. Пока мы с Чижом препарировали критикесс на кухне, все общество переместилось в оранжерею. Видимо, для этого существовал повод. И весьма серьезный.

В партитуре звуков центральную партию вела Минна.

Я определила это сразу же. За прошедшие несколько часов я не только научилась распознавать голоса писательниц, но и определила странную закономерность: они как угодно могли костерить друг друга, они как угодно могли друг друга ненавидеть, но голоса их пребывали в нерушимой гармонии. Жгучее, исполненное черного солнца контральто Теа, сопрано Софьи и неожиданный дискант Минны. Если бы они захотели, они смогли бы выступать очаровательным женским трио. Даже с академическим репертуаром. А исполненная ими украинская колядка «Щедрик‑Ведрик» имела бы шумный успех.

— Прямо дети, ей‑богу! Ни на секунду нельзя оставить! — проворчал Чиж, прислушиваясь к суматошным выкрикам из оранжереи.

— Возможно, они нашли что‑то, что не удалось обнаружить тебе, — подколола я оператора. — Они ведь все‑таки профессионалки.

— Профессионалов в женской беллетристике не бывает, — отбрил меня Чиж. — Там все либо поэтессы, либо закостеневшие преподаватели индустриального техникума, либо торговые агенты по совместительству.

— Ты женоненавистник?

— Я — ненавистник женолитературы… Ты, я надеюсь, не собираешься заниматься чем‑нибудь подобным?

— Нет, конечно, — горячо заверила я Чижа.

— Слава всевышнему! Ладно, пойдем посмотрим, из‑за чего сыр‑бор разгорелся.

…Мы появились в оранжерее, когда скандал был в самом разгаре. Прямо на полу, недалеко от кадки с так приглянувшейся Минне Pachira Aquatica, валялся небольшой пластмассовый горшок с высыпавшейся из него землей. А в самой земле что‑то поблескивало — радостным изумрудным блеском. Рядом с горшком прыгала Минна, а Дашка, Райнер‑Вернер, Ботболт и Софья окружали ее плотным кольцом.

Теа стояла чуть поодаль.

— Что происходит? — осведомился Чиж у Минны.

— А‑а! Вот и вы, Пинкертон! — Минна обрадовалась Чижу так, как будто получила из его рук внеплановую Нобелевскую премию по литературе. — Взяли на себя обязанности следователя и прохлаждаетесь! Амуры крутите!

— А в чем, собственно…

— Горите вы синим пламенем, мы тут и без вас разобрались!

— Да что случилось‑то?!

— Я вывела убийцу на чистую воду! — заверещала Минна и протянула длань в сторону Теодоры‑Эйприл‑Вивиан‑Октавии Мкамбе. — Вот она, убийца! Думала, что все будет шито‑крыто! Думала, что ей удастся уйти от ответственности. Но нет! Сколько веревочке ни виться — кончику быть!

Дашка, Райнер‑Вернер и Софья сдвинули брови к переносице, Теа, наоборот, приподняла их, и только Ботболт остался невозмутимым.

— По порядку, если можно! — попросил Чиж.

— Пожалуйста. Я, как вам известно, большой любитель цветов. Меня восхищает эта оранжерея. Удивительное собрание, достойное вполне респектабельного Ботанического сада! И ваш хозяин, Ботболт, обещал мне привой Pachira Aquatica. Вы, Алиса, были этому свидетельницей, не правда ли?

— Да. Была, — подтвердила я, удивляясь не столько памяти Минны, сколько ее циклопическому периферийному зрению. В то время, как Минна окучивала достопочтенного Дымбрыла Цыренжаповича на предмет Pachira Aquatica, я, как мне помнится, хоронилась за толстомясым кактусом и пребывала в уверенности, что Минна меня не видит. Судя по всему, я ошибалась.

— Вот видите! — несказанно обрадовалась Минна. — Алиса это подтверждает! Я переговорила с хозяином, и он разрешил мне взять привой. Конечно, события не были к нам благосклонны, но жизнь есть жизнь… Она торжествует, несмотря ни на что. Дорогую Аглаю к жизни не вернешь…

— …а цветочек умыкнуть хочется, — вставила Теа.

Минна не обратила на ее выпад никакого внимания.

— Я решила пересадить малютку, чтобы забрать ее с собой. А заодно и детку амариллиса, очень редкий тропический вид. Заметьте, не южноафриканский, каких полно, а именно тропический…

— Самое время для пересаживания, — Теа никак не могла успокоиться. — Вы бы тогда и труп зарыли, раз уж в земле копаетесь!