Виктория Платова - Такси для ангела

— Не дороговато ли? Или это карманы на столько потянули?

— «Единственная цель роскоши — сделать простоту замечательной»… Вам этого не понять, дорогая Минна. Ваш потолок — обувь фабрики «Скороход» и районный филиал магазина «Богатырь».

— Как, вы сказали, его зовут?

— Гай Маттиоло.

— Вы с ним знакомы?

— Господи, как я могу быть с ним знакома! — Теа попыталась вырваться из цепких лап толстухи, но лишь запуталась в них еще больше. Раздувшаяся паучиха Минна знала толк в беспечных мухах, принадлежащих к афро‑русскому подвиду Тропининых‑Мкамбе. Обездвижив жертву, она неожиданно так сильно тряхнула ее, что из жилета посыпались… ложки!

Самые обыкновенные чайные ложки числом три! Картинно звякнув, они картинно упали на пол и так же картинно рассыпались веером.

— Что это? — прокурорским голосом спросила Минна. — Презент сотому покупателю жилета от торгового дома имени… как его… Гая Маттиоло?

Теа молчала.

Молчали и все остальные. А Ботболт, присев на корточки, шарил руками по ложкам. Перебрав все три, он подбросил их на ладони, протер вытащенным из кармана куском белой фланели и меланхолично сказал:

— Это наше столовое серебро. Ранее принадлежало семье Отто фон Шенхаузена Бисмарка, первого канцлера Германии. Было куплено хозяином в Лондоне, на аукционе, в позапрошлом году.

— Не в Риме? — уточнила Минна.

— В Лондоне. Набор из шести штук.

— Что ж вы все не прикарманили, дорогая Теа? А ограничились только тремя? Или на развод оставили? Так сказать, для сохранения популяции?

— Сука! — процедила Теа и наконец‑то вырвала полы жилета из тисков Минны.

— Я сука? — несказанно удивилась Минна. — Она ложки ворует, а я — сука? Интересное кино.

— Я не воровала ложки.

— А как они оказались в вашем тряпье за тысячу восемьсот сорок один доллар? Из воздуха материализовались?

— Понятия не имею. Может, и материализовались…

— Вы только посмотрите, какая наглость! — Минна обратилась за поддержкой к присутствующим. — Ее за руку схватили, а она утверждает, что рука не ее!

— Стыдно, дорогая Теа! — находящаяся в относительной безопасности Софья, засучив рукава, тотчас же начала формировать общественное мнение. — Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне по‑прежнему называть вас дорогой…

— В гробу я видела, как вы меня назовете!

— Нужно называть вещи своими именами. — Минна никак не могла успокоиться. — Дорогая Теа — воровка. Воровка! Домушница! А еще книги пишет! Издается миллионными тиражами.

— Не издается она миллионными тиражами, — поправила коллегу Софья. — Хотела бы издаваться, да ничего не получается! Бодливой корове бог рогов не дал.

— Кто это из нас корова? — моментально отреагировала Теа. — Во мне живого веса пятьдесят четыре килограмма! Не то, что у некоторых! Пишут о субтильных героиньках, а самим давно пора в клинику ложиться! От ожирения лечиться!

В огород сочинительницы романтических триллеров Минны Майерлинг был брошен самый увесистый за сегодняшний вечер камень. Но Минне было плевать на огород, она предпочитала сад, оранжерейные изыски и кюветки с клубнями голландских тюльпанов.

— Вы посмотрите, как она стрелки переводит, воровка! — пророкотала толстуха. — Валит с больной головы на здоровую! И ваш таинственный поклонник из ЮАР… Может, и не было никакого поклонника, а перстень этот вы украли! Умыкнули из какой‑нибудь частной коллекции! С вас станется!..

Что ж, империя нанесла ответный удар, и Теа не выдержала. Она ощерила диковатые, ослепительно‑белые зубы и пустила прозрачную злую слезу.

— Не троньте мой перстень своими вонючими лапами! И… если уж на то пошло… Я что, одна должна выступать здесь в роли дешевой стриптизерки? Почему бы и вам не обнажиться?

— В каком смысле — обнажиться? — заволновался вдруг Райнер‑Вернер, о существовании которого (в дымчато‑зеленом свете последних событий) я как‑то подзабыла. — Раздеться, что ли?

Теа презрительно осмотрела мясомолочную тушу Минны и скелет Софьи, явственно проступающий сквозь одежду.

— Н‑да… Думаю, если мои коллеги начнут раздеваться, это не доставит присутствующим особого эстетического удовольствия… Прямо скажем. Пусть они вывернут сумки.

— Это еще зачем? — выдохнули обе конкурентки Теодоры‑Эйприл‑Вивиан‑Октавии Мкамбе.

— Затем. Я отдуваться за всех не собираюсь.

— Действительно, дамы, — Чиж неожиданно принял сторону Теа. — Почему бы вам не ознакомить нас с содержимым ваших сумок?

— Это произвол, — возопила Минна.

— И нарушение закона, — гаркнула Софья. — Может быть, у вас есть ордер на обыск?

— Замечательно! — гаркнула Теа. — В отношении одних закон действует, а других можно трясти без всякой бумажки!

— Если хотите, я тоже продемонстрирую содержимое своей жилетки. И все остальные, думаю, не будут возражать. Правда?

Оранжерейные лианы закачались в моих глазах и самопроизвольно принялись сворачиваться в удавки. Если сеанс коллективного стриптиза состоится, одна из них затянется на моей шее. Черт меня дернул украсть ключ‑пантеру у мертвого Доржо (или Дугаржапа)!.. Черт дернул Теа украсть серебряные ложки у Хозяина! Черт дернул Минну эти ложки обнаружить! Черт дернул Чижа проявить нездоровую инициативу!.. И уже не черт дернул, а бес попутал нас всех: мы копошимся в маленьких грязных тайнах, совершенно забыв о благородном, исполненном неподдельной страсти преступлении!

Что ж, Аглая в своих «Стыдливых снах» как в воду глядела…

— Давайте, Минна! Начнем с вашего кисета.

— А почему именно с моего?

— Вы отказываетесь? — Теа больше нечего было терять, ведь ложки она уже упустила. — Вам есть что скрывать?

— Нет, но…

— Тогда в чем же дело?

— Хорошо… Но там нет ничего интересного. Кроме трубки и табака.

— Вот мы и посмотрим.

Что‑то явно беспокоило Минну: грудь ее вздымалась, а подбородки нервно подрагивали.

— Я соглашусь на это… Если и дорогая Софья меня поддержит.

Железобетонная Софья не выказала никакого желания поддержать коллегу по перу.

— Неужели вы пойдете на поводу у этой своры любителей подглядывать в замочную скважину, дорогая Минна? — спросила она.

— Нет, но…

— Если дамы стесняются, мужчины могут подать им пример. Не правда ли, господин Рабенбауэр? — процедил Чиж.

— Я — гражданин Германии, — затянул старую песню Райнер‑Вернер. — И у нас такие процедуры не приняты… Во всяком случае, без санкции. Я вообще вправе не производить никаких действий, не посоветовавшись с адвокатом!

— Здесь не Германия, а Россия. И у нас принято все. Так что просто будь мужиком, фриц!

«Фриц» оказался мужиком, да еще каким! Это стало ясно, как только он вывернул карманы джинсов и порылся в рубашке. На свет божий была извлечена целая коллекция презервативов и пухлое портмоне, забитое немецкими марками разного достоинства: очевидно, для того, чтобы расплачиваться с проститутками в гостиницах, стюардессами в самолетах, продавщицами в подсобках магазинов, телятницами в коровниках и с самими коровами, а также с волчицами в лесах, с синицами на ветках и журавлихами в небе — словом, со всеми женскими особями, которые только встретятся на тернистом пути Райнера‑Вернера Рабенбауэра.