Виктория Платова - Такси для ангела

Чиж кивнул и понуро поплелся за мной в оружейный холл.

Я остановилась возле коллекции турецких ятаганов, слегка разбавленной палашами и парными ножами‑вкладышами. Холодное оружие, вот что мне сейчас было жизненно необходимо. Ятаган справится с кишками подлого Чижа за минуту, а для того, чтобы размозжить костистый Чижовый череп, хватит и одного удара палаша. А ножи! Соблазнительная, блестящая, как кожа после любви, сталь! Ну как тут устоять и не перерезать жалкое птичье горло!..

Но я устояла. И ограничилась лишь пощечиной.

— За что? — кротко спросил Чиж.

— За все, — кротко ответила я. — За твою хамскую пленку прежде всего!

— Это почему же она хамская?

— Почему? Ты еще спрашиваешь почему?! Кто тебе позволил… Что ты ко мне привязался, филер несчастный?!

— Я к тебе не привязывался. Это она.

— Кто — она? — опешила я.

— Камера. Честное слово. У меня и в мыслях не было.

— Ах, в мыслях не было! — Я снова ударила Чижа, но не ладонью, а сжатым кулаком. Теперь удар пришелся ему в скулу.

— Нет, правда, — Чиж не обратил никакого внимания на затрещину. — Она сама выбирает, кого снимать. Она иногда такие пенки выдает — закачаешься! Вроде снимаешь одно, а получается совсем другое.

— Не морочь мне голову!

— Да она мне самому голову морочит, камера! Делает, что хочет! Эстетка! Если ей кто‑то не понравился, все, пиши пропало! По стенке размажет, такую картинку выдаст, что хоть святых выноси! А если уж понравился… До смерти залижет. Хвостом будет вилять и в глаза заглядывать. Так что все претензии к ней.

— Ты идиот? — в очередной раз осенило меня.

— Во‑первых, ты это уже говорила. А, во‑вторых, — идиот не я, идиотка она. «SONY Betacam». Если хочешь, я могу дать тебе ее технический паспорт. Там все реквизиты. Напишешь рекламацию, может, полегчает…

— Не полегчает!

Я снова зашарила глазами по сборищу ятаганов. Чиж перехватил мой взгляд и заволновался.

— Вот только без глупостей! Хватит с нас и трех трупов… Вспомни, ты сама это говорила!..

К черту изысканную нежность холодного оружия! Сейчас я самым жлобским образом вцеплюсь ему в волосы. И вырву с мясом преступный фазаний хохол!..

Пока я примеривалась, как бы половчее ухватиться за патлы оператора, на мое плечо легла чья‑то горячая рука. И по исказившейся от брезгливой ненависти физиономии Чижа я сразу же поняла — чья именно.

Райнер‑Вернер. Сексуал и дешевка.

— Что случилось? — рявкнула я.

— Вас ждут, Петр. Хотя вы и разочаровали наших женщин, но они готовы выслушать вашу версию происшедшего.

— Да‑да. Уже иду, — сказал Чиж, не двигаясь с места.

— Вас ждут, — снова повторил Райнер. — Разве вы не слышали, что я сказал? Или мой русский так плох?

— Отвратителен!

— Неужели? — Немец снисходительно улыбнулся тщедушному оператору. — А по‑моему, у меня нет даже акцента.

— Есть, — продолжал глупо упорствовать Чиж.

— Ну, даже если и есть… Некоторым женщинам это нравится. Не правда ли, Алиса?

Я молчала. Просто потому, что мне нечем было дышать. Да и стоит мне только открыть рот, как в него тотчас же забьется тестостерон, усиленно вырабатываемый обоими самцами. А то, что самцы активизировались, было видно невооруженным глазом: они нагнули головы, чтобы побольнее ударить друг друга несуществующими рогами, они втянули животы и распустили губы, они даже стали выделять едва слышный запах! Мощный Райнер‑Вернер — агрессивно‑терпкий мускус, а слабосильный Чиж — что‑то отдаленно напоминающее портяночный одеколон «Красная Москва».

Черт возьми, неужели это все из‑за меня?!

Я едва не хлопнулась в обморок от такого поворота событий. Чиж — еще куда ни шло, но Райнер! Красавчик, атлет, гибрид платяного шкафа с вибратором, как сказала когда‑то Аглая… А мышцы! Гладкие мышцы, поперечнополосатые мышцы и мышца сердечная… И где она, эта сердечная мышца? И есть ли она вообще, или вместо сердца у ослепительного душки Райнера‑Вернера Рабенбауэра один большой през…

— Некоторым женщинам это нравится. Не правда ли, Алиса? — снова повторил Райнер.

Что ж, он поступил так, как и должен был поступить: он предоставил право выбора мне. И теперь терпеливо ждал, кого же я выберу, — красавчика‑культуриста или вегетативный отросток взбалмошной камеры «SONY Betacam». И он был уверен в выборе.

И я была в нем уверена.

— Да, — сказала я. — Конечно же. Небольшой акцент придает мужчине шарм, чего уж тут скрывать. Он делает мужчину неотразимым.

— Значит, тебе это нравится? — Голос Чижа был так безнадежно грустен, что я даже на секунду пожалела его. Но только на секунду.

— Мне это нравится.

— Я понял.

Опустив голову, Чиж побрел в зал, а Райнер‑Вернер слегка придержал меня за плечо.

— Я его понимаю, — рога для завоевания самки отпали сами собой, и во всем облике Райнера появилось что‑то голубиное.

— Понимаете?

— Он первым разглядел вас… К сожалению. Я только сейчас понял, какая вы… Эта пленка, она раскрыла мне глаза! Вы красивая, вы настоящая русская красавица… Вы помните, что я обязан вам жизнью?

Теперь, после всего происшедшего, инцидент с прорубью казался мне курьезом, ничего не значащим эпизодом, любительским ансамблем, выступающим на разогреве всего остального шоу: шоу с тремя трупами.

Но мне не хотелось думать об убийстве: голос немца обволакивал меня, соблазнял и просил о таком же соблазнении.

— Может быть, мы поднимемся наверх, в нашу комнату? — шепнул мне Райнер‑Вернер.

— А зачем? — Похоже, я рождена только для того, чтобы нести чушь.

— Чтобы получше узнать друг друга. Мне нужно многое вам сказать…

— По‑моему, вы уже начали говорить! — сказала я, беспомощно наблюдая, как немец расстегивает пуговицу у меня на груди.

— Это далеко не все, что я хочу вам сказать!

Гори все огнем, едва держась на ватных ногах, подумала я. Гори все огнем! Изменить прошлое невозможно, а вот настоящее… Внезапно вспыхнувшую страсть Райнера‑Вернера можно объяснить только помутнением мозгов. Еще бы, увеселительная прогулка за город обернулась связкой трупов, тут и у закаленного политурой и дефолтами совка крыша поедет. А что уж говорить о тепличных немцах, которые ничего страшнее холодного бигоса не видели!..

— Да, — бессвязно прошептала я. — Да, да, да… Мне тоже нужно многое вам сказать!

Еще мгновение — и мы будем в коридоре. А там и до лестницы рукой подать. А на лестнице уже можно расстегивать те немногие пуговицы, которые не успел расстегнуть Райнер‑Вернер. Ослепительный Райнер‑Вернер… Волшебный Райнер‑Вернер… Само совершенство Райнер‑Вернер…

Но до лестницы мы так и не дошли. Как не дошли и до коридора: в дверном проеме маячил горный массив по имени Ботболт.

— Позвольте нам пройти, — немец, несмотря на стесненное дыхание и некоторые подвижки в паху, был предельно вежлив.