Лора Ванхорн - Выход зубной феи

— Сидеть, я сказала!

Чудесное заклинание и на этот раз не подвело. Человек обмяк, закрыл рот и нежно уложил голову на край унитаза, который тут же по установленной программе ласково обдал его прохладной водицей с запахом ландышей. Это помогло. Бывший возмутитель спокойствия ослабил хватку и скатился со ступенек на анатомический коврик в русском стиле, разметав по этому дорогому удовольствию неподвижные члены.

В бездыханном теле храбрая учительница тут же признала Тихона Гавриловича. Трудовик был сер, помят, обсыпан какой-то пожухлой пылью и осколками стекла. Он лежал у мраморного подножия тихий и смирный, и спустя несколько минут Насте вдруг показалось, что он не дышит.

Она с тревогой наклонилась к поверженному, лихорадочно вспоминая, где искать пульс и что делать, если его нет — извечный вопрос, вызывают ли вперед милицию или скорую. Кое-как расстегнув ворот изорванной мокрой рубашки, чтобы дать воздуху пробиться к больному, Настя приподняла увенчанную жидким хохолком трудовую голову.

Внезапно глаза пострадавшего открылись, он закашлялся и прошептал:

— Они…там…

Девушка, вмиг сообразив, что все-таки, наверное, милиция будет уместней, разволновалась: видимо, ей предстояло узнать последнюю волю умирающего и получить наводку на убийцу. Второе было поважнее, а то добрая традиция записывать в обвиняемые нашедшего труп никак не вязалась с планами Насти на жизнь. Медлить было нельзя:

— Что случилось, Тихон Гаврилович? Кто это вас так, вы его узнали? Не закрывайте глаза, смотрите на меня! Что я делаю? Щелкаю пальцами, раз, раз, смотрите!

Голливудский метод воскрешения мертвых не помогал. Тихон стремительно белел, при этом как-то синея по краям, протяжно вздыхал и ничего не говорил. Наконец, словно собрав последние силы, он притянул Настю к себе и, уже с трудом выговаривая слова, прошелестел:

— Ушли…ищите!

Это были последние слова Тихона, которые обошлись школе очень дорого.

— Значит, вы утверждаете, что во время последней ссоры с мужем видели дьявола, так? — старший оперуполномоченный Виталий Катанин обреченно вздохнул. Напротив него рыхлым студнем трепетала и сотрясалась в рыданиях женщина лет пятидесяти в черных соболях. Каждое слово милиционера она встречала душераздирающими всхлипами и мотала головой, причудливо разукрашенной висюльками сережек, завитыми локонами в каких-топерьях и золотым блеском зубов. Вся эта мишура звенела и скакала перед Виталием уже два часа, и, если бы не его чувство долга и виды на повышение, дама давно бы уже развлекала веселых медбратьев из психиатрической неотложки. Но Катанин не зря носил свои погоны.

— Послушайте, Клавдия, э-э-э…Эн-гель-гар-товна! — опер выдохнул и отметил про себя, что иностранные языки, вопреки характеристике из школы милиции, даются ему легко. Всего пара часов практики и отскакивает, как с листа. С видимым удовольствием он повторил:

— Да, Энгельгартовна. Так что же произошло при вашей последней встрече?

— Последней??! — соболя умылись очередным бурным потоком слез, а Катанин был вынужден сглотнуть — верное средство от заложенных ушей. Женщина на достигнутом не остановилась. Заламывая руки, она напустилась на опера:

— Жестокосердный, нет, жестоковыйный вы молодой человек! — таких обидных, сложных слов опер не слышал даже от матерых рецидивистов. — Да что же вы меня вдовой делаете раньше выплаченной ипотеки? Не вы на мне женились, не вам меня и в брошенки записывать!

Дама шумно высморкалась и скрестила руки на груди, наглядно иллюстрируя пример из языка жестов: разговор окончен и наши дороги разошлись. Какой-нибудь ломающийся на правах человека коп-недоучка спасовал бы и проворонил ценного свидетеля, но Виталика учили там, где женщины с бородой не собирали стадионов и вольнодумства карались по всей строгости.

— Жениться я планирую более удачно, — осадил он свою визави. — А не хотите сотрудничать со следствием, пятнадцать суток в камере вам положены на раздумья. И штраф за оскорбление при исполнении! В размере, который дальнейшую ипотеку действительно ставит под большой такой вопрос!

Руки и соболя вмиг перегруппировались, сложив новую, покорную и очень лояльную к следствию позу. Клавдия шмыгнула носом и дрожащим голосом стала вспоминать:

— В тот вечер произошло много чего. Во-первых, Султан Сулейман кинул фиолетовый платок какой-то чернявой глисте. У меня настроение испортилось на неделю. Во-вторых…

Катанин захрустел пальцами и мысленно представил, как они уверенно смыкаются на дебелой, обвитой цепочками шее опрашиваемой. Картина выходила загляденье. Отогнав чудное видение, он мягко попытался скорректировать Клавдины показания:

— Прекрасно. С вашими родственниками разберемся позже. Давайте еще раз с самого начала, но про супруга.

— Так я же вам говорю, я же все рассказала! — снова зашлась в рыданиях мадам Поленко. Виталий поморщился, нацедил из графина полный стакан и, критически оглядев распухшую физиономию Клавдии, от души добавил в мутную воду полпузырька валерианки. Пусть потом поговорят, будто родная милиция их не бережет!

Дама одним глотком осушила протянутый ей коктейль. Спиртовая часть настойки была, конечно, не при чем, а вот драгоценные эфиры и растительные вытяжки мгновенно зарумянили Клавины щеки и даже слегка ее успокоили:

— Так вот, с начала. Познакомились мы с Леней на рынке…

Опытные товарищи, конечно, говорили Катанину, что свидетелей, особенно женщин в климаксе, бить и перебивать не следует: в куче навоза обязательно отыщется жемчужина требуемой истины. Но в случае с мадам Поленко опер уже сидел в навозе по горло, захлебываясь в зловонной жиже каких-тообрывочных сплетен, ябед на соседок и мистических откровений. Поэтому, только ради спасения утопающего, он все же нетерпеливо прервал плакальщицу и снова направил ее в нужное русло:

— Это тоже важно, но давайте все-таки начнем в обратном порядке. Сначала о том, что было на днях. А затем вернемся в прошлое и вспомним все остальное и очень существенное. Ну, попробуйте!

Клавдия Энгельгартовна подняла глаза к потолку и завела рассказ, который в свою очередь уже завел с утра все управление:

— Значит, так. Леонид Серафимович, он, конечно, уже почти стал хороший человек. Мне совсем немного не хватило времени, хотя Господин Рафаэль и говорил, что его сущность астрально светло-голубая. Или даже оранжевая. Как по-вашему, оранжевая все-таки?

Виталий устало прикрыл глаза и безнадежно махнул рукой:

— Вскрытие покажет, какая там сущность. Если найдется. Продолжайте.

Клавдия вздрогнула, поплевала через левое плечо и постучала по столу под носом у опера. Приняв эти, в общем-то, необходимые и достаточные меры, она по рецепту Господина Рафаэля все же припечатала их для надежности заговором: "Оранжевая найдется, слава волоокому Ярилу, паки троекратно!", и, как ни в чем не бывало, продолжила: