Лора Ванхорн - Выход зубной феи

— Не паникуйте, гражданка, найдем мы вашего мужа. В каком бы виде он сейчас не был. Даже если уже и не сможет фамилию сказать.

— Да вы издеваетесь надо мной! — Клавдии было не угодить, она опять бурно дышала и рукоплескала во все стороны: — Мужа себе моего оставьте, если только не в виде кота найдете, Люциферчика моего сладкого! Это он принудительно пропал из дома и до сих пор не вернулся. Леня его прогнал, дуб стоеросовый! А если он сам куда-то делся, то в его интересах, чтоб это были поиски моего дорогого котика. Еще вопросы есть?

Вопросов у Катанина имелось неограниченное множество, но для их решения необходимо было срочно убрать Клавдию из кабинета. Показания ее стоило разобрать, опросить указанных ею лиц на предмет подтверждения и как-то связать с ранее полученные материалом. Дел накопилось, как у Золушки перед балом. Мадам Поленко же будто сроднилась с жестким стулом и уходить собиралась только тогда, когда Катанин в полной мере отдаст ей свой милицейский долг: вернет Люцифера на место, перевоспитает ветреного супруга, накормит голодных и установит мировую справедливость. Виталий уже раздумывал, не дать ли ей возможность переночевать в отделении, когда зазвонил телефон.

— Катанин, — отозвалась трубка полным жизни голосом следователя, — как обстановочка? Заканчивай со своей Мадонной и двигай поршнями ко мне. И эти, хроники Люцифера прихвати! — кто-то по ту сторону провода захрюкал, а Виталий понял, что наверху Рыжий уже отчитался об услышанном, точнее, подслушанным. Трубка лязгнула и начальство отключилось.

Оперуполномоченный собрал бумаги в стопочку, еще раз перечитал последние строчки и в сотый раз подивился, как с таким контингентом милиция вообще кого-то разоблачает. Затем мягко, но настойчиво выпроводил Клавдию за дверь, клятвенно пообещав ей поднять спецназ, МЧС и спасателей-волонтеров на поиски котика, а о результатах отчитаться ей лично, какими бы горькими они не были. Даже, если Люцифер найдется не в обед, а, к примеру, вечером, мадам Поленко обещала ждать и терпеть.

После ее ухода в маленьком кабинете тут же завелся свежий воздух и стало легче дышать. Катанин посидел пару минут в кресле, наслаждаясь тишиной, и стал собираться наверх, но приоткрылась дверь и в нее бочком протиснулся русый мужчина в комбинезоне.

— Вызывали? — робко спросил он у Виталия. — Я с аварийной службы.

— Да вас, если вызывать, не дозовешься! — поделился милиционер жизненным опытом. — Первый случай в истории ЖКХ нашего города, пришли, наконец. Вы по поводу радиатора ко мне?

— Нет, — так же тихо отозвался стеснительный аварийщик. — На радиатор ждите очередь. Я — сантехник по поводу школы. Что там в школе произошло, вы мня вызывали.

Катанин от радости чуть не расцеловал дверь, впустившую такого дорогого гостя. Это был сантехник, который проявил чудеса героизма в день преступления. Он все видел, и, скорее всего, много знал.

Это он поймал тех, кого упустил Тихон.

Упущения в жизни Тихона Гавриловича и раньше случались, но достижений, по его личной шкале ценностей, за ним водилось много больше. В мечтаниях о кисельных берегах далекой Америки трудовик методично подтягивал себя под идеалы этого царства Момуса, страны неограниченных возможностей. В основном для тех, у кого наличествовала пара миллионов в кармане, на текущие расходы по мелочам, так, до завтрака. Долларами, однако, Тихон не запасался: для него они были фантастикой, как антикварные дублоны в трюмах разбитых испанских галеонов у берегов Флориды. Dolce vita должна была наступить за океаном по умолчанию. Это подразумевалось как бы само собой: всякий, ступивший на Землю независимости, наследовал часть золота инков, кладов Кортеса, Рокфеллеровских фондов, которые тут же и выдавались приезжему в твердой валюте и с широкой американской улыбкой.

Улыбка, в свою очередь, была загвоздкой. Одним из непременных атрибутов настоящего гринго, можно сказать, его визитной карточкой являлись, по мнению Тихона, белые, как снег Джомолунгмы, блестящие одинаковые зубы. Об этом трудовику в унисон пели ковбои на пачках Мальборо, невиданные ролики о зубной пасте и двуногих бактериях, выпиливающих кариес в свободное от пения время, и флагманы Голливуда образца девяностых.

Юный тогда еще Гаврилыч, впервые смущенно переступив порог видеопроката, не стал задерживаться у стендов с Рэмбо и другими мастер-классами по рэкету, но надолго застрял у стеллажа с пропуском в американскую мечту: аэробикой Джейн Фонды и киноуроками по обогащению. Повторить за Джейн не составило труда: Тихон так ходил в обычной жизни, зато сверкать ее фирменным фарфоровым оскалом не получилось. Сода и наждачка-нулевка не помогли: клыки упорно торчали вразнобой, отливая латунным блеском советских пломб и наследственной желтизной семейной эмали. Молодой человек запереживал, ведь в Майами этот казус могли бы неправильно понять, а он не хотел огорчать местных миллионеров непривычной экзотикой.

Перепробовав все доступные средства из "Полного справочника народной медицины", который, кстати, стал настольной книгой Тихона на все времена, юноша впал в уныние: ни трудноизвлекаемое молочко одуванчика с лимоном, ни известка, ни даже кошка, умчавшаяся в ночь с привязанной к хвосту запиской и колокольчиком не обелили зубы до нужной градации белого. Скорее наоборот, от постоянной травли челюсть как-то скукожилась и ныла, а зубы по одному, а то и целыми группами стали покидать это неуютное место. Тихон Гаврилович, руки которого уже тогда были очумелые и тряслись от желания работать, попытался пойти по пути древних китайцев и изготовить протезы самостоятельно, взяв за образец всю ту же блистательную Фонду. Подвели неточности в расчетах и сопротивление материалов, хотя сопротивление многострадальной челюсти тоже пришлось учесть. В общем, выпиливание лобзиком малых форм в тот момент не задалось.

Тихон Гаврилович решился. Будучи знатоком и экспертом во всех областях, он никогда ни у кого не просил помощи, но ситуация складывалась патовая. Редкие, как пацифисты в Сомали, зубы ставили под угрозу само существование Тихона: посильные для прикуса протертые супчики надолго отбивали охоту работать, а без работы пропали и супчики, разорвать же этот порочный круг мог только хороший дантист. На счастье, вокруг бушевал только что взятый на воспитание, но дикий пока еще капитализм, раздолбавший своими неуклюжими лапами бесплатную медицину и разбросавший ассов золотых коронок по вещевым рынкам. На их место ветром перемен нанесло специалистом всех мастей, включая даже тех, кого действительно учили подходить к бормашине с безопасной стороны. Среди последних алмазом сиял настоящий американский доктор, предприимчивый Беня Фридман из Гомеля, раньше всех понявший, где теперь нужно ловить удачу. Он быстро свернул свой маленький кабинетик на Брайтоне и на все вырученные деньги отгрохал клинику в областном центре. С чисто еврейской смекалкой он договорился со всесильным Финогеном Семеновичем о расценках на покой и понеслось.