Лора Ванхорн - Выход зубной феи

Немного поплутав по коридорам власти после того, как ему удалось миновать пост охраны, Виталий безошибочно угадал самый верный путь в этом лабиринте из переходов, лесенок, площадок и стеклянных перегородок. Он попал в буфет. Слава провидению, не в кофе-зал и не в парадную столовую, а то его простонародное воображение могло бы и не выдержать. В буфете с кожаными высокими табуретами и урчащей витриной к четырем часа дня не осталось ни воздушных ватрушек с тепло-ванильной творожной мякотью, ни фирменных котлеток по-киевски, блестящих зажаристыми бочками, ни даже салата "Здоровье", который обычно строгали в таких количествах, что повар явно оздоровлялся больше всех от физической нагрузки и махов ножом. Зато, согласно технологии питания на предприятиях, имелись невостребованные слугами народа картофель-пюре и кнели паровые с овощным гарниром по ценам столь низким, что, казалось, будто им стыдно продаваться и они даже не прочь доплатить сами. По линеечке нарезанные ломтики черного давали бесплатно, в углу стоял аппарат с кипятком, и Катанин подумал, если при жизни его занесло в рай, то этим надо воспользоваться.

Кнели оказались на уровне, несмотря на свой диетический вид; сметана, взбитая с сахаром, тоже не вызывала нареканий, а уж компот с песочными колечками окончательно примирил Виталия с необходимостью быть здесь и сейчас. Он даже решил, что, пожалуй, у заммэра рабочее время уже закончилось, а отрывать человека у семьи нехорошо, значит, придется прийти еще раз. Может быть, даже пару раз, ведь со свидетелями надо быть в постоянном контакте. Но все хорошее когда-нибудь кончается, вот и Катанин смог почувствовать себя Золушкой, потому что его туфли, то есть деньги, исчезли раньше, чем бал подошел к финалу. Расплатившись невиданными в буфете железными рублями, опер предусмотрительно запасся несколькими горбушками бородинского и вышел в коридор, где ему теперь было гораздо уютнее. Вкусив их пищи, он как бы тоже стал частью закрытого для простого человека мира избранных, и в холлах не тушевался, а шел как все, не спеша и с достоинством.

Походив по мягким ковровым дорожкам, без остатка глотающим звуки шагов и обтирающим неположенную в этих местах уличную пыль с ботинок, Катанин полюбовался прекрасным видом на город из огромных окон, взял пару буклетов санатория "Залесный" где-то в закромах Родины и пошел наверх. На последнем, шестом этаже, царили порядок и строгость, и только уверенно-довольное лицо Виталия спасло его от немедленной сегрегации усилиями первой батареи секретарей. В комнатенке перед приемной заммэра обнаружилось еще одно укрепление, но девушка-блондинка на счастье была занята более дорогим гостем, и, стрельнув взглядом по удаляющейся спине опера, решила, что тому назначено. В самой приемной восседала хозяйка этого чистилища, громовержец и чертяка Оксаночка, стоящая на страже покоя своего повелителя уже добрый для него и кошмарный для окружающих десяток лет. Все было в этой девице прекрасно: великолепный Мерседес-внедорожник, именитая сумка и циркулярный визг голоса, вот только была она дура. И не простая, а набитая двумя высшими образованиями и апломбом величиной с космодром "Байконур" в период начала коммерческих полетов на Луну. В общем, игрой интеллекта и милыми ухаживаниями такую не проведешь.

Но встретившись лицом к лицу с Катанином, сытым и свободным, Оксаночка как будто посмотрелась в зеркало. Та же уверенность, и ни тени мысли на лице. Мегера интуитивно почувствовала, что они одной крови, а, значит, Самому с этим человеком встретиться не помешает. Через минуту вместе с неким редкой обжарки кофе Виталий был доставлен прямо в святая святых, кабинет Владимира Михайловича, и теперь стоял перед ним, не зная, какими словами говорить в этих имперских интерьерах.

— Оксаночка, подтяните там аппарат, мы скоро едем на открытие молочного завода, — чиновник, не поднимая глаз от бумаг на столе, скомандовал своей оруженосице.

— Михаил Владимирович, а как же полдник? — секретарша округлила глаза. — Врач же рекомендовал вам не пропускать приемов пищи!

Заммэра хрустнул карандашом и раздраженно откинул его в сторону.

— Некогда на рекомендации отрываться. Не время сейчас за плюшками рассиживаться!

— Но ведь врач строго-настрого… — Оксана с первого раза не понимала. Но, как говорится, чего с дурочки возьмешь? Заммэра на провокацию не поддался и блеснул стальной волей напополам с терпением:

— Разница между мной и врачом, — с нотками диктора Левитана завел чиновник, и Катанин вдруг поймал себя на том, что непроизвольно даже задерживает дыхание, чтобы слово руководящие усвоить вполне. Заммэра между тем продолжал:

— Так вот, Оксаночка, разница между нами в том, что он думает о жизни только одного пациента, а мне приходится думать о жизни всего города! И даже области! Вы представляете себе, какая это ответственность?? Поэтому, конечно, меня спасти важнее. А то кто позаботится обо всех? Тогда полдник обязательно, само собой. Молочный завод — не ядерная кнопка, может немного и без присмотра поболтаться.

— Так, может быть, совсем не стоит сегодня ехать? — помощница метнулась в другую крайность. — Уже шесть скоро, маленько поздновато.

— Маленько — это диагноз в очереди к семейному сексологу, Оксана, — отрезал начальник, — а у нас молокозавод впервые за двадцать лет перестал катиться в пропасть. И даже показал надои, причем настоящим молоком, на котором каймак собирается. Это вам не прозрачная бурда из порошка! Хоть в шесть, хоть в полночь, но надо проверить, как они до такого дошли.

Девушка закивала и сосредоточенно нацарапала что-то в своем блокноте. Затем вдруг начала активно жестикулировать ничего не понимающему Катанину, стуча пальцем по лбу, кивая подбородком на заммэра и выворачивая другой рукой карман офисных брючек. Виталий внимательно посмотрел на градоначальника и попытался применить дедуктивный метод. Михаил Владимирович по-прежнему сидел, уперевшись в документы на столе, и не было похоже, чтобы он неожиданно сошел с ума или ему стоило подать на бедность.

"Неужели на взятку намекает? — Виталий мучительно ворочал мозгами, но ничего более понятного на ум не приходило. — Так, а что я хотел? Вот, асфальт перед домом не положили, но зато природа вокруг, травка под ногами…Соседи-алкоголики недолговечнее асфальта, хм, сами справятся. Судя по тому, что у них теперь первым в застолье идет паркетный лак, надо в собесе пошуршать насчет социальных гробов…Что же тогда?"

В этот момент Михаил Владимирович поднял голову и встретился с безжизненным, как будто покрытым бархатным налетом плесени, сероватым взглядом милиционера. Холодком повеяло на видавшего виды заместителя: такие глаза встречались у непонятных, недоступных ему, запрятанных от всякого простого смертного куда-то в самую суть вещей специальных людей на государевой службе. А именно чекистов и контрразведчиков. Хозяину кабинета было невдомек, что давно истлел оригинал этой особой печати, и что Виталий Катанин — лишь в третьем поколении с нее слепок, нет в нем ни силы, ни полномочий, какими его дед горы сворачивал, только выражение лица и какие-то с двойным дном глаза и остались. Этого заммэра не знал и приготовился к худшему. Вернее, ко всякому, и даже очень плохому. За себя не боялся. Жалко было ему в тот момент, что дочка Марточка, ангелочек, еще такая малюсенькая, забудет его, а Вероника, услада его очей и ночей, хоть и постарше, но постарается забыть еще быстрее. Обо всем он, как муж и отец, давно позаботился, чтобы его ненаглядные девочки ни в чем не знали нужды, но и откуда что берется, тоже не знали, чтобы не смогли по-женски легкомысленно добро разбазарить. Прикрыв на миг веки, чиновник мысленно прикинул, насколько потянут ошибки молодости и нынешняя непартийность, ужаснулся и принял решение.