Дарья Донцова - Вулкан страстей наивной незабудки

Моисеенко молчала.

Александр Викторович сел около нее и взял за руку.

– Понимаю, как вам тяжело. Большую часть жизни вы провели в страхе, вдруг правда о родне всплывет. Вы же знали, что сделали отец, мать и брат. Да?

– Не захочешь, а узнаешь, – прошептала Галина, – нам фамилию поменяли, за что милиции спасибо. А жилья у нас с бабкой не было. Вернуться в родную деревню мы не могли, нас бы на тряпки порвали. Соседи, кстати, не злобились. Бабка один раз поехала ночью в родную избу, приговор в отношении отца уже исполнили, мать с Николаем на зоне находились. Анна Сергеевна хотела кое-какие вещи забрать, денег у нас пшик был, на ее пенсию выживали. Бабка в полночь в дом вошла, свечку зажгла, Настя, соседка, огонек заметила и пришла глянуть, кто в чужих хоромах хозяйничает. Она бабке сказала:

– Наши никто не верит, что Сергей Петрович, Марина Степановна и Коля страшные люди. Доктор моего внука спас. Милиция виновных отыскать не смогла, поэтому Раскольниковых бандитами сделала, знаю, как это проворачивают, десять лет в райотделе милиции убиралась, насмотрелась, наслушалась всякого. О вас с Галюшей в селе никто слова дурного не скажет. Но лучше вам не возвращаться. Сюда ездят родственники, друзья убитых, хотят вашу избу поджечь, ироды окаянные, вас-то за что гнобить?

Мы с Анной Сергеевной снимали комнату в общаге, я в местной школе училась, меня там все дети ненавидели, звали зубрилой, но мне плевать на них было. Я понимала: медаль заработать надо, в институт поступить, тогда из помойки вылезу. Либо на работу хорошую устроюсь, либо замуж удачно выйду. Незадолго до вступительных экзаменов бабка умерла. Перед смертью она мне сказала:

– Езжай в деревню Лисовка, неподалеку от нее есть гора, в ней пещера. Фонарь возьми, вот тебе план, копай в указанном месте, достань захоронку и привези. Гляди только, чтобы тебя не заметили, покружи как следует.

Я Лисовку хорошо знала, там моя школа находилась, куда я с первого класса бегала. Но я не боялась, что меня узнают, здорово изменилась. Худая стала, волосы от хны совсем рыжие. Старуха мне каждую субботу в бане их красила, боялась, что кто-нибудь опознает внучку. Я вынула захоронку из пещеры и притащила бабке, та ее открыла и сказала:

– Тут дерьма всякого много, но и ценности есть, вот этот мешочек береги пуще глаз, в нем бриллианты, на них пол-Москвы купить можно. В распыл запас не пускай, за решетку попасть можешь. Потихоньку продавай, вот тебе телефон Игоря, скажешь ему: я дочь Сергея. Он поможет камни продать, упаси бог к кому другому обратиться.

Я испугалась очень. После бабкиной смерти поехала в Лисовку и зарыла шкатулку на прежнем месте. Не хотела кровавые украшения рядом с собой держать.

– Вы знали, чьи это вещи, – протянула Аня.

Галина скрестила руки на груди.

– Бабка объяснила.

Юрий Петрович крякнул.

– Анна Сергеевна была в курсе дела?

Мать Гортензии вдруг рассмеялась.

– Была в курсе дела! Конечно! Она в санаторий, где я лечилась, не из-за меня работать пошла, она меня ненавидела. Каждый день говорила: «Ты моральный урод. Дочь своих родителей. Чуть подрастешь и такой же станешь. Тебе нельзя замуж выходить, муж детей захочет, а ты ему родишь убийц».

– Значит, вы тоже все знали, – мрачно протянул Бумагин, – а я, дурак, пожалел девочку несчастную.

Галина Сергеевна перекрестилась.

– Душой своей клянусь, чтоб ей погибнуть, если я вру. До того, как мать, отца и брата арестовали, я ни о чем и не подозревала. Я маленькая была, глупая. Мне запрещали к гаражу приближаться, где погреб в полу, чтобы женщин мучить, оборудовали, бабка говорила:

– От тебя на замок закрыли, лестница там крутая, упадешь, шею сломаешь.

Потом я заболела, уехала в санаторий, Анна Сергеевна решила за мной ухаживать, чем меня сильно удивила. Она оплеухи мне без всякого повода раздавала. И вдруг!

Галина Сергеевна резко выпрямилась.

– Когда родителей судить начали, бабка мне все объяснила. Она знала, чем сын с невесткой и внуком занимаются, но остановить их не могла. Более того, Сергей приказал ей прятать драгоценности жертв, сказал:

– Поиграем еще немного с Маринкой и Колькой, а потом из Москвы уедем, к теплому морю подадимся, накопленное продадим, дом построим. Никто не заинтересуется, откуда у московских врачей капитал.

Когда отца расстреляли, а мать с братом отправили на зону, Анна Сергеевна стала меня каждый день бить, лицо не трогала, осторожно орудовала, боялась, что соседи по общаге услышат. Отметелит меня и требует:

– Руку мне целуй, благодари за науку, ради тебя стараюсь, чтобы твой гнилой характер переломать. Ты от уродов на свет появилась, сама такой станешь.

Нашла какого-то священника в Мурманской области, повезла меня к нему бесов изгонять.

– Дальний путь, – сказала Буля.

Галина Сергеевна скривила губы.

– Ближе искать она побоялась. Что я вытерпела! Вечный голод. Бабка любила повторять: «Сытое брюхо грешит». Она не была по-настоящему верующей, в церковь никогда не ходила, но Бога часто поминала, меня Страшным судом пугала.

Когда старуха умерла, я была так счастлива, что пела всю ночь от радости. Соседи решили, что я умом от горя помутилась, водки мне налили, супу тарелку дали. Хорошие люди оказались, несколько месяцев меня кормили, пока я поступала в институт и в общежитие определялась.

– Вы храбрый человек, не побоялись шкатулку выкопать, – вздохнула я.

– Коробку, – поправила Моисеенко, – жестяную, большую. В ней все лежало в мешочки упакованное. Мы с Валентином всегда без денег жили, двое детей в семье, его родители. Свекор со свекровью долго болели, все накопления их на операции ушли. У Вали оклад был невелик, я тоже не добытчица. Хотелось одеться красиво, покушать вкусно. А на какие шиши? Нет шишей! Ну совсем нет! А Степан… это сейчас он монах, а в прежние годы тоже всякого материального жаждал: машину, квартиру… Степа первым разговор завел: девяностые годы на дворе, возможностей много, нечего бояться, надо свое дело начать. Муж с ним согласился. А где стартовый капитал взять? Валентин решил деревенский дом, который от бабушки по материнской линии ему достался, продать. Но это было единственное место, где мы отдохнуть могли, и сколько за него выручить можно? Мне нищета поперек горла стала. Вот я и подумала: Раскольниковых нет, народ о них забыл. Не один год после суда прошел! Достала укладку, придумала вранье про родителей-ювелиров убитых.

Галина махнула рукой.

– Я, когда замуж собралась, Валю предупредила: «Я сирота, бабушкой воспитана, об отце-матери не спрашивай. Они погибли. Выпить любили. Не помню их совсем».

Моисеенко показала на Юрия Петровича.

– Когда он документы новые давал, рассказал нам все про Петровых, про взрыв газовых баллонов. Если б Валентин мои слова про родителей проверить решил, он бы ничего не выяснил, архив поселка погиб. Но Валя и его родители были как дети, они любому чужому слову верили. Правда, когда я мешочек с бриллиантами достала и про ювелиров объявила, муж удивился: