Дарья Донцова - Вулкан страстей наивной незабудки

– Ты вроде говорила, что отец с матерью сильно пили.

Я нашлась.

– Разве ювелиры не могут с водкой дружить?

Я позвонила по телефону, который бабка перед смертью мне дала, спросила Игоря, ни на что не надеясь. А мужик оказался жив. Он все мне продать помог за очень хорошую цену. Кто он был, не знаю, умер, когда медицинский центр уже вовсю работал.

Моисеенко замолчала. Александр Викторович снова взял ее за руку.

– Дорогая моя, вот почему вы не хотели детей!

– Да, – кивнула Галина, – слова бабки: «Ты урод и уродов родишь» в голове набатом гудели. Но в понимании Вали настоящая семья это муж, жена и как минимум двое отпрысков. Он меня упрашивал родить, я отбивалась, как могла, находила разные аргументы, но в конце концов муж загнал меня в угол, заявил: или ты беременеешь, или развод. На свет появился Никита. Накаркала мне бабка Армагеддон!

– Мы знаем, что вам пришлось пережить, – сказал Ватагин.

– Знаете? – повторила Галина. – Навряд ли. Это был ад на земле. Никита с малолетства воровал, убивал животных. Я понимала: в доме растет монстр. Ребенок генетическая копия Сергея, Марины и Николая. Пока Никита мал, но он вырастет и такого натворит, что не отмыться нам с Валентином Петровичем никогда. А если его судить за преступление станут, милиция может откопать правду о Раскольниковых, и тогда мне придется в петлю лезть.

– Когда Никита в семь лет украл у педагога кошелек, вы хотели его в монастырь отдать, – вспомнил Ватагин, – теперь я понимаю, отчего эта мысль вам в голову пришла.

Галина обхватила себя руками за плечи и сгорбилась.

– Валентин отказался Никиту монахам отдать, а я не могла ему правду сообщить. Отец начал сына обследовать, узнал, что тот социопат, нанял Елизавету Гавриловну, велел ей глаз с подонка не спускать, но Никита все равно ухитрялся гадить. Валя такой растерянный был, все спрашивал: «Что я не так сделал? Где в воспитании напортачил?»

– Странный вопрос для психиатра, – покачал головой Ватагин, – социопата невозможно исправить, правда, иногда удается подкорректировать его поведение, но для этого нужно огромное желание со стороны самого мальчика. Ваша идея насчет монастыря была здравой. Я знаю несколько случаев, когда искренняя вера в Бога, проникновенные молитвы полностью исцеляли больную душу. Но это трудный путь, не всякий способен его пройти и редко кто из социопатов на него ступает.

Галина Сергеевна начала тереть виски ладонями.

– Я смотрела, как муж мучается, и за язык себя держала, потому что наружу слова рвались: «Милый, ты ни при чем. Это я урод и родила урода». Гортензия меня тоже пугала. Тихая такая, по дому молча ходит, глаза в пол. Ничего плохого не делала. Да кто знает, что у нее на уме? Замкнутая девочка, не откровенная, не веселая, друзей, кроме Кары, не имела. А ну как она тоже собак-кошек убивает, но делает это тайком, прячет концы в воду, в отличие от брата, осторожная, ума хватает не воровать деньги у педагогов. Но сущность-то у нее тоже преступная! Недалеко-то яблочки от яблони падают.

– Ужас, – прошептала Аня, вставая и направляясь к чайнику, – жесть. Давайте кофейку заварю, вы, наверное, замерзли, трясетесь.

Галина Сергеевна не услышала слова Поповой, она сидела, глядя в одну точку, прижав руки к вискам, уставясь в стену, и монотонно говорила:

– Потом Никита подсыпал Елизавете мое снотворное и, когда она заснула, поджег избу. Женщина чудом спаслась и тут же уволилась, за свою жизнь испугалась. Еле-еле мы ее умолили на него не заявлять, заплатили Елизавете много денег за молчание. Слава богу, что мерзавец устроил пожар не в городе, а в деревне. Местные дознаватели не хотели этим делом заниматься, они мужу поверили, когда он сказал, что в избе проблемы с проводкой были, ее сменить требовалось. Сами, мол, виноваты, ни к кому претензий не имеем, все живы. Гортензии я сказала, что Елизавета в драгоценностях по деревне ходила, кто-то их украсть решил, выждал, пока тетка в магазин отправилась, в избу влез, собаку нашу убил, дом сжег, чтобы следы замести. Мы с мужем были в шоке. Супруг прижал Никиту к стенке, я и Елизавета присутствовали при беседе. Через несколько часов допроса выродок признался: он бросил сонные таблетки в кувшин с водой, потому что хотел поехать с приятелями купаться, а Елизавета не разрешила. Поджег дом случайно. Никита уронил горящую спичку на занавеску, та вспыхнула… Но муж сыну не поверил.

– Врешь! Это лекарство пьет только мама. А она на дачу не ездила, Елизавета никакие медикаменты не принимает. Ты пилюли из Москвы прихватил. Заранее знал, что купаться пригласят, а Лиза тебя не пустит? Нет, ты планировал ее убить.

Никита стал рыдать, пообещал больше никогда так не поступать. И Валентин ему поверил! На мои слова, что сына надо где-то запереть, внимания не обратил. Валя отказывался верить, что его сын маньяком растет. Психиатром был, а ужаса под носом видеть не хотел. Мне объяснял: «Это острое переживание подросткового периода. Гормональный взрыв». Слепым и глухим муж был. Не желал признавать: в доме убийца, прятал голову в песок от страшной правды. После той беседы Никита на время притих, прямо в ангела превратился, мне от этого еще страшнее сделалось. Ох, думаю, неспроста гаденыш стал милым, задумал что-то мерзкое.

А Валя радовался, он, несмотря на диплом психиатра, полагал, что Никита извлек урок из произошедшего, понял, что мог попасть в специнтернат, испугался сурового наказания и больше преступлений не совершит. Отец очень любил сына, не мог смотреть на него глазами врача, обожал его. Увы, мои мрачные прогнозы подтвердились. Вскоре настал день, который я никогда не забуду.

Никита учился дома, занимался до шестнадцати, потом час отдыхал, в семнадцать я везла его на плаванье или куда-нибудь еще, я сама сидела за рулем, научилась водить машину. У нас в доме, несмотря на хорошее материальное положение, не было прислуги. Я боялась, что домработница или шофер начнут судачить о сыне, он вел себя странно. Мог быть любезным, ласковым, подойти поцеловать тебя и укусить за щеку до крови. Любил так «шутить». Один раз я попросила его наполнить лейку водой, у самой руки в земле были, цветы пересаживала. Сын охотно выполнил просьбу, изъявил желание полить герани. Я вскоре уловила характерный запах. Мерзавец набрал в лейку не воду, а уксусную эссенцию. Все посадки погибли. Он так смеялся! И, понимаете…

Галина Сергеевна опустила глаза.

– Стыдно о таком говорить, но из песни слов не выкинешь. Никита рос, гормоны у него в крови бушевали. Сын начал приставать к Гортензии, один раз завалил ее на кровать, хорошо, я крик девочки услышала, не знаю, чем бы все закончилось, не окажись я дома. А в тот роковой день случился скандал. Монстр ущипнул за грудь учительницу, которая ему на дому математику преподавала. Она выбежала из комнаты в слезах, кофта у нее была разорвана. Она закричала: