Дарья Донцова - Вулкан страстей наивной незабудки

– Никита полез ко мне в лифчик. Я сейчас вызову милицию, он хотел меня обесчестить.

Слава богу, Валентин Петрович был дома. Ему удалось успокоить педагога, купить за деньги ее молчание. Мы еле-еле замяли скандал, в очередной раз Никиту отругали, ушли в нашу спальню. Я сказала Валентину:

– Хватит. Надо найти закрытое учреждение и спрятать мерзавца за крепкими дверями. Иначе Никита Горти изнасилует, тебя и меня зарежет.

Муж опять песню про неправильные методы воспитания завел, пообещал нанять психолога-гувернера… Я не могла сдержаться и выложила ему правду про Раскольниковых. Всю! До дна! Никогда не забуду выражения лица Вали в тот момент. Он молча меня выслушал и, не говоря ни слова, из дома ушел. А я осталась в квартире, не зная, что теперь будет. Валентин отправился на прогулку, чтобы успокоиться, или он не вернется? Конец нашему браку? Или он поймет, что урода необходимо под замок спрятать, пока он много бед не натворил? Он меня простит за то, что столько лет правду скрывала? Или из своей жизни вычеркнет?

И тут раздался звонок в дверь, я в прихожую кинулась, решила, что Валя вернулся, ключи от нервного потрясения забыл. Но это пришла за какой-то книгой Карина. А через пять минут муж по телефону позвонил, велел мне в сквер у дома спуститься. Я всегда боялась Никиту без присмотра оставить, но в тот день нельзя было с супругом спорить. Будь чудовище в доме одно, я бы ушла, заперла б его снаружи. Никита после попытки учительницу изнасиловать затаился в комнате. Но в квартире была еще Горти и, как назло, Карина заявилась. Вдруг подонок пристанет к сестре или ее подруге? А муж на скамейке в садике меня ждет. И неизвестно, что он мне скажет. Никому не пожелаю в моем тогдашнем положении очутиться. Уйти нельзя остаться! Ставьте в этой фразе запятую, где хотите. Уйти, нельзя остаться? Плохо может обернуться. Уйти нельзя, остаться? Еще хуже получится. И, наверное, от полной безнадежности мне в голову пришло оригинальное решение. Я до того, как все произошло, котлеты из печени делала, полную миску фарша накрутила. Вышла я в коридор и крикнула: «Дети!» Никита из своей комнаты высунулся, Горти и Кара из ванной, они там чего-то делали. Я им сказала:

– Уронила миску с печенью, не ходите на кухню, буду ее мыть, все шкафчики в пятнах, пол, стол, стулья. Дверь запру, чтобы кто-то из вас случайно не зашел и грязь по квартире не разнес. Не зовите меня, оторваться не смогу.

Помнится, Кара предложила: «Тетя Галя, давайте я помогу». Мои дети промолчали, они лентяи были. Я Каре велела домой идти, не мешать Гортензии уроки делать. Заперла кухню, но не изнутри, а снаружи, и в сквер у дома побежала…

– Я тогда у Горти книгу взяла, – влезла в рассказ Карина, – и домой отправилась. Гортензия и Никита одни остались. Я в соседнем доме жила, помчалась по двору, вижу, в садике на лавочке тетя Галя и дядя Валя сидят, о чем-то беседуют, так увлеклись, что никого вокруг не замечают. То-то я удивилась! Мать подруги хотела кухню мыть. Но, конечно, я спрашивать ничего не стала, домой поспешила уроки делать. Утром Горти в школу не пришла, я ей после занятий позвонила, а Галина Сергеевна меня отчитала:

– Кара, не беспокой дочь, она простудилась, голос потеряла. Мы с Никитой сегодня в санаторий на недельку едем, ты к нам не бегай. У Валентина Петровича без гостей забот хватит. Вечно вы с Гортензией чай попьете, а грязную посуду бросаете. Дома посиди!

Мне обидно стало. Ни разу я чашку с опивками не оставляла, мама приучила меня к аккуратности, но со старшими спорить нельзя. Через два дня все учителя в школе шушукаться начали, и дети, которым правду сообщать не собирались, мигом выяснили: у Гортензии умер брат. Я была в шоке. Никита мне никогда не нравился, он очень больно щипался и с вывертом, но смерти в подростковом возрасте никто не заслуживает. А через пару дней у Гортензии папа скончался, и куда-то они с матерью после похорон уехали. В сентябре Горти в классе опять со мной за парту села, я ее спросила:

– Как у вас дела?

Она на меня так посмотрела, словно камень в лицо бросила, и сурово сказала:

– Кара, если хочешь остаться моей подругой, не спрашивай ничего про брата и папу. Их нет. Все. Мне тяжело на эту тему говорить. Может, когда-нибудь расскажу, что случилось. И не вздумай к маме с вопросами лезть. Если любопытничать будешь, я с тобой раздружусь.

Галина сложила руки на столе.

– Мы с мужем говорили в сквере долго. Он мне сказал: «Ты ни в чем не виновата. Победила генетику, выросла хорошим человеком. Что будет с Гортензией, прогнозировать боюсь, но знаю, бить ребенка, как делала твоя бабка, нельзя. Насилие добра не принесет. Ты была права, предлагая отправить Никиту в монастырь. У меня есть кое-какие знакомства в епархии, я попрошу помощи. Подберем хорошее заведение и отвезем его туда. Авось святым отцам удастся Никиту образумить. А сейчас пошли домой, нельзя этого подростка без присмотра оставлять.

Мы поднялись в квартиру, открыли дверь… а по коридору кровавые следы тянутся. Я кинулась в кухню. Там на полу лежал Никита, весь в крови, рядом перевернутая миска с фаршем валялась. Я сначала решила, что мальчишка очередную свою «шутку» устроил, закричала: «Вставай немедленно. Зачем продукты испортил?» И вдруг поняла: он мертв. Все вокруг в его крови. Валя бросился в комнату к Горти, я за ним. Девочка лежала на кровати, руки окровавленные, ноги тоже, рядом с ней тесак…

Я ее обняла, без слов все понятно стало. Никита умел мастерски замки взламывать. Он кухню зачем-то открыл, позвал туда сестру, начал к ней приставать, может, юбку ей задрал, распоясался, сообразив, что взрослых нет. Гортензия схватила нож, ударила что есть силы подонка и случайно убила его.

Обняла я Горти, прижала к себе, шепчу:

– Прости, прости, прости. Не хотела, чтобы так вышло.

А она молчит. Я стала ее трясти, просить, чтобы она хоть слово сказала, но девочка окаменела. Валентин Петрович велел мне отойти от дочери, сделал ей какой-то укол и приказал:

– Живо мой квартиру.

Я схватила тряпку. Муж позвонил Степану, тот приехал и помог, завернул тело в брезент, ночью увез его в морг, у него какие-то знакомые там были, они, получив крупную сумму, труп в порядок привели, помыли, одели.

Валерий побарабанил пальцами по столу.

– Степан Ильич знал, что Гортензия убила брата? Мне он даже не намекнул на такую возможность.

– Монахи умеют хранить тайны, – вздохнула Буля.

– Калягин все организовал, – продолжала Галина Сергеевна, – сделал справку, что у Никиты был инфаркт. В медкарте подростка ранее уже было упоминание о пороке сердца, нам требовалась причина для домашнего обучения. Как Степа все сделал, не знаю, но мы без проблем тихо похоронили Никиту, никого с ним попрощаться не звали, тело кремировали, а прах зарыли в могилу родителей мужа. Если кто вдруг о мальчике спрашивал, я отвечала, что он в санатории скончался. Гортензию положили в клинику мужа в ВИП-палату, где лечили депрессию «звезды». Ей делали капельницы, проводили антистрессовую терапию. У меня же было странное состояние. С одной стороны, я понимала: случилось ужасное. Горти лишила жизни Никиту. Что может быть страшнее? В голову лезли жуткие мысли. До сих пор дочь хлопот нам не доставляла. Вероятно, произошел несчастный случай, девочка не планировала лишить Никиту жизни, она просто оборонялась, схватила тесак и попала в горло брату. Но кто-то шептал мне в ухо: «Галя, а вдруг она все спланировала? Возможно, Гортензия очень хитра, прикидывается доброй, а сама монстр? Вспомни своих мать и отца, они кидались на помощь больному ребенку, могли всю ночь просидеть у его кровати, их считали сострадательными, опытными врачами. Ни одна душа не догадывалась, что когда медики ставили малышу капельницу, в специально оборудованном ими погребе умирала очередная замученная садистами женщина. Сергей, Марина и Николай казались прекрасными людьми. Может, и с Горти так? Эти мысли были ужасны. Но, с другой стороны… Никита убит! Понимаете?