Дарья Донцова - Тайная связь его величества

– Никогда не слышал про опаданку.

Таня повернулась к мужу.

– Как ему объяснить? Опаданка – это опаданка.

– Мелкая, в июне зреет, – попытался просветить меня родственник. – Темно-красная, вкусная.

– Ясно, – кивнул я и взял один оладушек.

– Илюшка, открой шипучку, – приказала Таня. – У нас, Ваняшка, праздник: благотворительный фонд выдал деньги Полинке на лекарство.

– Хватит на два месяца, – радостно добавил Илья. – Потом еще выделят, никуда не денутся. Я с ними договорился, работу им кое-какую сделаю.

– Вот у меня муж какой! – воскликнула Таня. – Лишнего слова не скажет, а для ребенка в лепешку расшибется.

– Да ладно тебе, – смутился Илья, – свое же дитя, кровное, ради него и живем. Ваня, подставляй стакан.

Я протянул бокал, увидел на бутылке этикетку «Шампаньская из ада» и, стараясь не расхохотаться, спросил:

– Вино на базе антоновки?

– По запаху сообразил? – засмеялся Илья, разливая светло-желтую жидкость по бокалам. – Ну ты прямо нюхач!

– Антоновка, дрындовка и абрикос, – пояснила Таня. – Свое винцо, не купленное. У меня абрикосов много уродилось, они не такие, как на юге, мелкие, на вишню смахивают размером, но вкус правильный. Дядя Миша Кот у нас чисто Мичурин, это он для Богдановска абрикосики вывел.

Я решил не уточнять, что за зверь такой дрындовка, попробовал напиток и одобрительно кивнул:

– Сидр! Качество прекрасное. Неужели, Таня, ты сама его сделала?

– Ну так! – с гордостью за жену воскликнул Илья. – Приедешь к нам летом в Богдановск, спустишься в подпол и обомлеешь – чего только моя хозяйка не сгоношила! Хотя тебе, наверное, туда ходить не надо, еще очумеешь от запахов: окорока копченые, колбаса домашняя, сыр. Вот я после того, как мы с тобой бомбочку на вашей даче смастерили, нос испоганил, почти совсем нюхать не могу. Зато когда другие курят, не задыхаюсь.

– Бомбочку? На даче? – удивился я. – Илья, я не помню наших совместных детских игр.

– Так и знал, что ты забыл, – хмыкнул родственник. – Ща напомню. Мой отец один раз поехал в Москву, мне тогда восемнадцать исполнилось, а тебе, значит, меньше стукнуло. Скажу сейчас, Ваня, честно о себе в молодости. Ох и дураком же я рос! Поискать таких! В армию меня не взяли по состоянию здоровья. Ростом я не вышел, телом тоже, мне твоя, Вань, одежда подошла. Ну да лучше по порядку объяснять… Чего, спросишь, мы в столице потеряли? Так у папани с легкими болезнь приключилась, кашлял он сильно, кровью плеваться начал. Мать взяла и Павлу Ивановичу в Москву письмо накатала: «Помогите, Христа ради, Петр умирает. Вы человек известный, найдите в столице врача хорошего». С мужем она не посоветовалась, личную инициативу проявила. На ответ маманя не надеялась, конверт в ящик опустила и тут же пожалела. Но твой батюшка нам позвонил и пригласил приехать, денег выслал на два билета. Наверное, думал, больной с женой прикатит. Но родители мои решили иначе: пусть сын столицу посмотрит, может, больше случая не представится. Принял нас Павел Иванович вежливо. На дворе лето стояло, он на даче жил, а супруга его куда-то на море отдыхать отправилась, по хозяйству домработница хлопотала, имя ее позабыл, вроде Тамара.

– Таисия, – улыбнулся я. – Она по сию пору у Николетты служит.

– Суровая баба, – крякнул Илья, – прямо зашпыняла меня. А когда твой отец велел ей мне кое-какие вещи подарить, разозлилась, но ослушаться побоялась. Вручила мне замшевые шорты, рубашечку клетчатую, носки белые, сандалии и прошипела: «Привезли голодранца, думают, оденут пенек в импортное, станет как Ванечка. Тьфу, смотреть противно!»

Илья рассмеялся.

– Мне одежонка совсем не понравилась. И стыдно показалось короткие штаны носить. Что я, детсадовец? Девять классов уже окончил, в техникуме учился, скоро диплом должен был получать. Да и носки белые с обувью из ремешков одни девчонки носят. Но раз велено, нацепил. Глянул на себя в зеркало: ну чистый клоун. Одна сорочка хорошая, я ее потом в Богдановске таскал.

– Шорты были из Германии, я тоже их не любил, но матери они нравились. И белые носки ее идея. Маменька вместе с отцом в Мюнхен ездила, увидела там, как одеты немецкие дети, и решила своего сына нарядить по их примеру. Отец никогда с ней не спорил, но, наверное, понимал, что мне эта одежда не по вкусу, поэтому и подарил вторую пару дурацких штанов гостю. Я начинаю вспоминать ваш визит в Авдеевку: подросток и с ним мужчина. Когда Николетта вернулась с курорта, отцу здорово влетело за отданные шмотки. Странно, что они тебе впору пришлись, я же младше.

– Ваняшка, ты каланча длинная, в отца пошел, – вмешалась Таня. – А Илья в мамашу свою уродился, роста в нем маловато и тела немного, сорок шестой размер сейчас носит. Но не думай, что брат хилый, он жилистый, мешки с картофлем легко таскает. Илюха, ты Ване про фотоаппарат расскажи!

– Какой? – заморгал муж.

– Позабыл? – в свою очередь удивилась жена. – Ну даешь! До недавнего же времени им еще пользовался. Понимаешь, Ваняшка, Илюха со второго класса увлекся фотоделом, в школе у них кружок работал, и в девять лет он умел пленку проявлять, кадры печатать. Когда мы поженились, я разрешила ему к дому пристройку сделать, там у Илюши все-все для фоток. И альбомов горы. Он ни один снимочек за все годы не выбросил, хранит даже неудачные.

Илья попытался остановить жену:

– Да ладно тебе меня нахваливать!

Таня отмахнулась.

– Дай договорить. Родители Илюшки, видя сыновний интерес, купили ему самый дешевый фотик, им он снимал много лет, с ним и в Москву отправился. А Павел Иванович приметил, как племянник аппарат бережет, и подарил ему свой. Немецкий, дорогущий! Из Германии привезенный! До сих пор работает! Качество! Илюха, у тебя же точно заныканы снимки, которые ты на даче у Подушкиных сделал, организуй для Вани копии, а?

– Ладно, – после паузы кивнул Илья. – Заканчивай болтать, если муж говорит, бабе помолчать следует. Так вот. Мы с тобой, Ваня, по росту и размеру совпали, а по характеру ну вообще никак! Ты тихий, а я бойкий, со скуки чуть на вашей даче не помер. На речку сбегать нельзя, костер разжигать запрещено, Ваня с книжкой на дереве сидит, в футбол играть не хочет. Жуть, как мне московский школьник не понравился. Я тебя напугать решил, порылся у вас в чулане, сделал бомбочку из хозяйственных средств, поскольку большой мастак по этой части был, залез к тебе наверх в укрытие и говорю: «Хочешь колодец взорву?» Ты затрясся, а мне того и надо. Швырнул вниз свою поделку, она упала и лежит, не шевелится. Ты рассмеялся и подначил: «Не сработало!» Я тебя за те слова с дерева пихнул, ты упал, из коленки кровь потекла, заплакал, похромал домой. Я пошел к бомбочке, посмотреть хотел, что с ней, и тут ба-бах! Хорошо не вплотную приблизился, мог ведь инвалидом остаться, а так лишь нос обожгло. Стою, моргаю, вдруг слышу крик домработницы, визг прямо: «Павел Иванович! Бандит Ванечку убил! Мальчик в крови, ноги-руки поломал! Что же это делается? Из милости их в дом пустили, обогрели, накормили, а они ребенка нашего изуродовали. «Скорую» вызывайте, в больницу надо». Я перепугался, на дерево взлетел, в твоем домике спрятался. Гляжу, сначала Павел Иванович к колодцу подошел, нахмурился, надулся, головой покачал. На остатки бомбочки посмотрел, собрал их и унес. Я на дереве до утра просидел, думал, тебя правда в палату отвезли, операцию делают. Как рассвело, на дачу тишком вернулся. А куда деваться? Гляжу, отец чернее тучи, сумка наша собрана, ни Павла Ивановича, ни Вани, ни Таисии рядом нет, шофер писателя сидит злой, хуже волка.