Дарья Донцова - Рваные валенки мадам Помпадур

– Тише, Люба, тише, – попросил Геннадий Сергеевич.

Васькины живут в здании сталинских времен. Изначально квартира считалась однокомнатной, но комната была тридцатиметровой. Когда Оле исполнилось десять, папа разделил жилье перегородкой. Геннадий не стал возводить кирпичную стену, он построил хлипкую преграду, через которую свободно проникали звуки, зато у девочки появилась собственная спальня.

– Дома кто-то есть? – испугалась гостья.

– Нет, – коротко ответил отец, – дочь на работе, у нее смена до десяти вечера.

– Тогда перестань на меня шикать, – обозлилась тетка.

– Господь велит не повышать голос, Любочка, – сказал отец. – Криком мы привлекаем дьявола.

– Совсем с ума сошел, – возмутилась Любовь. – Рехнулся. Зачем тебе ее адрес?

– Покаяться, – шепнул Васькин. – Грех смыть с души. Надо прощения попросить.

– Дурак, да? – перебила его Люба. – Захотел попасть в тюрьму за изнасилование?

– Божий суд страшнее человеческого, – загудел Васькин. – Судья – тоже человек, погряз в непотребстве, не сможет покарать мою душу.

– Зато быстренько засунет тело в камеру, – заголосила Люба. – Прошло много лет! Забудь!

– Не могу, Любочка! – шепнул Васькин.

– Распрекрасно жил долгие годы, – укорила его гостья. – И нате! Он задумал каяться. А я?

– И тебе лучше признаться, – вздохнул Васькин, – встать перед иконой на колени и произнести: «Иисус Христос, Сын Божий, я грешна». Много лет назад полюбила чужого мужа и почти увела его из семьи. Он собрался уйти от жены, которая никак не могла родить ребенка, но неожиданно та забеременела, мужик решительно порвал со мной и остался с супругой. Сохранить брак он собрался исключительно из-за будущего малыша. Младенец – вот причина, по которой прелюбодей вновь обратил свое сердце к семье. Прости, Иисус! Я не подумала, что беременность – божий знак, и решила заполучить полюбовника. Я наняла Геннадия Васькина, чтобы тот причинил вред жене любимого. Но добрый Иисус не дал семье распасться, а меня наказал. Неверный муж не ушел от жены, которая лишилась малыша». Вот как тебе надо говорить у иконы.

– Отличная идея, – произнесла Люба. – Но ты, покорный сын Христа, запамятовал подробности, которые в корне меняют дело. Я заплатила тебе за побои. Показала бабу, велела накостылять ей по шее, напугать ее, надеялась, что та выкинет ребенка. А ты что сделал? Изнасиловал ее. Не было такого уговора.

– Соблазнился, – признался Геннадий. – Разум мой одолевали демоны, похоть взыграла, вот я и не удержался. Но ты довольна была! Потому как плод в чреве матери от моего богомерзкого поступка погиб. Я теперь раскаиваюсь, провожу дни в молитвах и постах. Прошу коленопреклоненно: Люба, подскажи, где нынче та женщина? Поеду к ней, попрошу прощения!

– Обалдел? – возмутилась Любовь.

– Нет, я к смерти готовлюсь, душу очищаю, мало мне времени на мирские дела осталось. Дай адресок! – продолжил Геннадий.

– Мы давно не встречаемся, – буркнула Люба. – Забудь о своей идее.

– Невозможно. Подскажи ее имя-отчество, – взмолился больной.

– Зачем? – насторожилась Люба.

– По справке ее поищу, – пояснил Васькин, – составлю запрос. Я ведь не знаю ее фамилию, отчество, год рождения. Одно имя известно. Сделай милость, Люба, помоги мне душу спасти. Да и сама покайся, пока не поздно.

– Ты как был швалью, так швалью и помрешь, – отрубила Любовь, – дебошир, хулиган и пьяница. Если будешь про меня ерунду пороть, за решетку угодишь. Никто тебе не поверит. Не смей больше мне звонить.

– Прости, Люба, – прошептал Геннадий.

– Бог простит, – отозвалась тетка, – можешь мне кофе налить? Замерзла я.

– Конечно, Любаша, – засуетился отец Ольги, – но у нас только растворимый.

– Очень хорошо, – ответила женщина. – Не употребляю натуральный, у меня от него изжога.

Раздались шаги, Васькин поспешил на кухню, Люба, похоже, отправилась с ним. Оля не смогла больше ничего услышать.

Через полчаса, когда хлопнула входная дверь, она незамедлительно выбежала на кухню. Отец молча мыл чашки.

– Папа! – заорала дочь.

Васькин вздрогнул и разбил одну кружку.

– Ты дома? – изумился он, осторожно вынимая из раковины осколки. – Почему не в салоне? Заболела? Ой-ой, лицо-то опухло, и голос гундосый. Ложись, дочурка, принесу тебе чаю с медом.

– Это правда? – спросила Оля. – Насчет изнасилования? Только не ври! Я все слышала.

Васькин высыпал осколки в ведро.

– Я давно искоренил в себе лживость. Да, доча, верно, взял грех на душу.

– Как ты мог, – прошептала Оля, – напасть на беременную женщину?!

Геннадий Сергеевич сказал:

– Стыдно! Больно! Я тогда дурной был, служил в магазине рабочим, ящики таскал, двор подметал, много не зарабатывал. У нас ведь как: чем тяжелее работа, тем меньше за нее рублишек отсчитывают. Стою один раз с метлой, подходит ко мне женщина, молодая, хорошо одетая, и деликатно спрашивает:

– Геннадий, вам деньги нужны? Есть дело.

Меня обуяла жадность, а бабенка языком замолотила. Хотела она, чтобы я ее подругу побил. Наврала, что та у нее мужа увела, хорошие деньги мне предложила и попросила:

– Меть по животу. Мерзавка от моего Сереги забеременела. Муж на пару минут удовольствие получил, а потом восемнадцать лет алименты платить будет.

Мне в те годы море было по колено, я дрался по любому поводу бесплатно, злость через край плескалась. А здесь деньги давали.

– Поверить не могу, – шептала Оля.

– Страшный я был человек, – кивнул Геннадий, – налетел на Галину, ударил ее в печень, думал, упадет. А она устояла, на меня посмотрела и сказала:

– Вы животное! Нелюдь.

Ну тут меня и понесло. Ах, я животное? Сейчас ей продемонстрирую зверя! Дальше рассказывать не стану.

– Как же ты потом эту Любу нашел? – удивилась Оля. – Небось она тебе ни своего адреса, ни телефона не оставила.

Васькин сложил руки на коленях.

– Даже имени не сказала. Но через день газета «Треп» статью опубликовала. Я ее в магазине на окне в туалете нашел, прочитал и узнал, что та баба, звать ее Галина, в больнице лежит. И фото поместили, на снимке кровать, рядом на стуле женщина сидит. Я ее сразу узнал, та самая, что мне хрусты отсчитала. Внизу подпись: «Пострадавшая Галина Б. находится без сознания, за ней ухаживает лучшая подруга Любовь Доброва, сотрудница музея». И название его написано!

Помню, я хохотать принялся. Хороша «лучшая подруга»! Держись, доча, подальше от баб, не заводи среди них близких людей.

Теперь, когда настала пора прощения просить, я в музей звякнул, безо всякой надежды поинтересовался:

– Как найти Любу Доброву?

Не чаял ее отыскать, срок немалый прошел, но мне ответили:

– У Добровой сегодня библиотечный день. Приезжайте завтра, она будет с десяти утра.