Дарья Донцова - Три мешка хитростей

– Как я вас узнаю? – буркнул мерзавец.

– На мне будет ярко-желтая куртка с голубой надписью: «Fa», зеленые брюки и красные туфли, в руках – большая сумка цвета сочной морковки, а на голове оранжевая бандана.

– Однако, – не удержался пакостник, – яркий наряд.

– Имеете что-либо против?

– Нет, – выпалил Сироткин и отсоединился.

В полном ажиотаже я рванулась к секретеру, схватила стодолларовую бумажку и бросилась в сорок седьмую квартиру (этажом ниже нашей). Подпрыгивая от нетерпения, я жала на звонок. Наконец дверь открылась и на площадку высунулся Роман Водопьянов.

– Чего тебе, Вилка?

– Ромка, – завопила я, – вроде говорил, что у тебя дома цветной ксерокс стоит?

– Ну, – зевнул сосед, – имеется машинка, надо чего?

– Вот, – протянула я ему купюру, сделай мне ровно сто тысяч баксов!

Рома попятился.

– Не-а, за такое и по шеям надавать могут, и потом, мои «грины» даже издали за настоящие не сойдут…

– А и не надо, – улыбнулась я, – ставим спектакль с детьми – про Морозко.

– Ну и чего? – недоумевал сосед.

– Ты сказочку-то читал?

– В детстве вроде было…

– Помнишь, когда трудолюбивая Машенька покидала дом Морозко, она переступила через порог, и на нее упали золотые монеты? Так мы решили засыпать ее долларами, очень современно…

– А-а-а, – протянул Рома, – давай стольник, завтра сделаю.

– Мне сегодня надо, за час успеешь?

– Что за спешка? – изумился Водопьянов.

– У нас генеральная репетиция ночью, а утром, в десять, премьера.

– Нет бы заранее позаботиться, – ворчал Рома, включая ксерокс, – все в последнюю минуту делаете…

Я молитвенно сложила руки:

– Ну, миленький!

– Ладно, ладно, – вздохнул Роман, – видишь, уже выплевывает твои баксы.

– Спасибо.

– Это должок тебе отдаю, – хрюкнул парень.

– Какой? – удивилась я.

– Забыла? Кто в мае инструкцию к этому ксероксу с немецкого переводил?

Я засмеялась:

– Ерунда. Вот что, пока печатает, побегу одеваться.

– Валяй, – разрешил Водопьянов.

Я мигом вернулась в нашу квартиру, нацепила узкие черные брючки, водолазку того же цвета и замшевые тапки. Совершенно не собиралась разряжаться, как заболевший павлин, да и, честно говоря, нет у меня ярко-желтой курточки, зеленых брюк и красных туфель, да и бандану не ношу. Но лишняя предосторожность не помешает: такому человеку, как Сироткин, нельзя доверять. Приеду на «Речной вокзал» и понаблюдаю за обстановкой, а милейший Яков Петрович пусть ищет разряженную в немыслимый наряд даму. Вот увижу, что вокруг ничего подозрительного, и выйду из укрытия. «Деньги», сделанные Ромой, я тщательно уложила в небольшую сумочку с элегантным лаковым верхом. Это только кажется, что сто тысяч долларов невероятная сумма. На самом деле она занимает не так уж и много места. Интересно, сколько миллионов помещается в кейсе, таком кожаном продолговатом чемоданчике, который любят демонстрировать в кино. Главный герой откидывает крышку, а кейс аккуратнейшим образом забит тугими пачками, заклеенными бумажной лентой… Я вышла во двор и поежилась. Все-таки идиотское лето в этом году, с погодой приключился климакс: то холодно, то жарко. Утром хлещет дождь, и москвичи натягивают куртки, днем выходит солнце, и одуревшие от жары столичные жители вытирают потные лица, но стоит им вылезти из кофт, как на них вновь обрушивается ливень…

– Виолочка, – раздался низкий голос.

Я повернула голову. В глубине двора стояла весьма обшарпанная машина «Жигули». Беднягу давным-давно не красили, и на крыльях и капоте проступили пятна ржавчины. Около открытой двери, той самой, через которую в автомобиль садится водитель, стояла высокая худощавая женщина с каким-то лошадиным лицом: крупный нос, большой рот, выступающий вперед подбородок. Само лицо было нездорового желтого цвета. Словом, совсем не красавица.

– Виола, – повторила дама хрипловатым меццо, – ты куда, дорогуша, садись, подвезу! В какую сторону собралась? Если в сторону Ленинградского шоссе, это мне по пути.

Я слегка замялась. Совершенно не узнаю тетку, а она ведет себя со мной, как добрая подружка.

– Виолочка, – удивилась тетка, – ты чего, не узнала меня? Я же Оля, из первого подъезда. Вот уж не думала, что так изменилась. Во вторник из больницы вышла, и, пожалуйста, уже никто и не здоровается, обидно даже. Конечно, болезнь не красит, но чтобы так! Что, так плохо выгляжу?

Я подошла поближе к раздолбанной машине. Автомобиль этот знаю, он стоит тут, возле соседнего подъезда, но, убей бог, не помню, кто на нем катается, вроде какая-то дама.

Оля горестно вздохнула:

– Да уж, изменилась я до невероятности, вчера Томочка со мной не поздоровалась…

Отчего-то упоминание имени Тамары полностью меня успокоило.

– Конечно, Олечка, – фальшиво-бодро воскликнула я, – естественно, я тебя узнала, с чего это тебе пришло в голову, что ты изменилась? Просто жевала ириску, и зубы не сразу разлепила… Выглядишь прекрасно, похорошела, похудела, никто не скажет, что ты только что из больницы вышла. А за предложение подвезти большое спасибо. Как раз к «Речному вокзалу» направляюсь.

– Садись, – повеселела соседка, – в миг домчу…

Она явно приободрилась, услыхав комплименты.

Я подошла к машине, села на переднее сиденье и посмотрела на Олю. Вблизи она выглядела совершенно ужасно. Лицо слишком сильно намазано тональным кремом, над верхней губой чернела полоска, наверное, у нее проблемы с гормонами, отсюда и повышенная волосатость. И я ее совершенно не помню!

– Смотри, – хихикнула соседка, вытаскивая из сумочки какой-то странный предмет, похожий на ярко-розовый пистолет. Этакое оружие для Барби.

– Что это? – удивилась я.

– Потрясная штука, – продолжала веселиться Ольга.

Не успела она закрыть рот, как кто-то накинул на машину брезент, и наступила кромешная темнота, а потом пропали и все звуки.

Я бежала по темному лесу, плохо понимая, как оказалась в дебрях Амазонки. По лицу били свисающие с деревьев лианы, кричали экзотические птицы, а от неожиданно возникшего на пути болота начали подниматься ядовитые, отвратительно пахнущие испарения. Внезапно темная вода рванулась вверх и облепила мое лицо. Я взвизгнула и принялась махать руками, пытаясь отодрать от носа смердящую массу…

– Просыпается, – донесся далекий, странно знакомый голос:

– Эй, Вилка, очнись, ты меня слышишь?

– Очень хорошо, – хотела было сказать я, но каменно-тяжелый язык даже не пошевелился.

– Вилка, – настаивал мужчина, – ну же…

По лицу пробежалась холодная жидкость.

– Не надо, – проблеяла я.

– Уже лучше, – одобрил собеседник и ухватил меня за плечи, – давай, давай…

Из серого мрака возникло лицо Олега, и я поняла, что глаза открылись. Комната покачивалась вверх-вниз… Около мужа стояла Томочка, сжимавшая в руках дурно пахнущую ватку.