Дарья Донцова - Покер с акулой

– Направо, второй налево и прямо, поняли?

Я кивнула и выбралась на декабрьскую улицу. Чем дальше от метро, тем меньше людей попадалось навстречу, и конец пути я проделала в гордом одиночестве.

Нужный дом стоял в глубине двора. Ни одно из окон не светилось, а входная дверь висела на одной петле, угрожающе скрипя под порывами ветра. Я храбро вошла в подъезд. Сердце сжалось от ужаса, тут, наверное, крысы! С детства панически боюсь темноты, грызунов, бандитов и насильников. Ну, пожалуй, последние не попадутся, найдут кого посимпатичней, отнять у меня тоже нечего, следовательно, главные враги – мыши.

«Думай о деньгах, о замечательных, милых долларах», – велела я себе и полезла на второй этаж.

Наконец взору открылся длинный мрачный коридор, темный, словно могила.

«Не ходи туда», – шепнул тихий внутренний голос.

«Еще чего, – не согласился голос разума и приказал: – Давай двигай и помни о баксах!»

На мягких ногах я доползла до последней двери и рывком открыла ее. Передо мной открылось небольшое пеналообразное помещение. Прямо в окно светил уличный фонарь, и в блекло-желтых лучах его я заметила кровать, прикрытую тряпками, стол, застеленный газетами, и огромный, необъятный гардероб. У подоконника стоял человек. Свет бил ему в спину, и лицо поэтому казалось черным. Впрочем, Татьяна – это могла быть только она – носила темную одежду и выглядела как Зорро.

– Таня, – как можно ласковее начала я, – не пугайтесь, я просто хочу поговорить с вами и помочь.

Девушка медленно вытянула руку, и свет фонаря скользнул по блестящей стали. В ту же секунду раздался тихий хлопок, словно вытащили пробку из ванной.

Мое тело действовало быстрее разума. Ноги мгновенно понеслись в коридор, и я побежала к выходу, не видя ничего в кромешной темноте. Сзади, тяжело дыша, бежала Таня. Она больше не стреляла, явно поджидая, пока я выбегу на улицу и окажусь при свете все того же фонаря отличной мишенью. Почти потеряв голову от ужаса, я долетела до выхода, и тут вдруг разом вспыхнул свет, и прямо над моим ухом громовой голос заорал:

– Ложись, мать твою!

Я рухнула на заплеванный пол и, быстро орудуя локтями и коленями, поползла вперед. Ослепительный свет бил в лицо, и парадоксальным образом я видела хуже, чем в темноте. До этого я хоть различала какие-то очертания, сейчас ничего – яркий, как вспышка, свет заливал все кругом.

Мимо с ужасающим грохотом и матом неслись люди, кто-то наступил сапогом мне на руку, и я заныла, словно больная собака.

– Стой, падла! – раздавалось вдали.

Следом послышался грохот и дикий крик.

Внезапно все стихло.

– Порядок, ребята, – завопил густой бас, – ноги сломал!

– А не врет? – крикнул над моим ухом некто.

– Не, – надрывался первый, – кости прямо наружу торчат!

– Так и надо, – позлорадствовал второй и, ухватив меня за воротник, рывком поставил на ноги: – Идти можешь?

Я кивнула.

– Тогда пошли.

Свет погас, наступила кромешная тьма. В какую-то минуту моя правая нога подвернулась, и я шлепнулась спиной прямо на ступеньки.

– Гляди, куда идешь, – сердито отчитал меня провожатый, вновь рывком поднимая с лестницы.

– У меня нет с собой прибора ночного видения, – рассердилась я, – чего, как кошку, за шкирку хватаешь!

– Еще и огрызается, – фыркнул мужчина, и мы выпали во двор.

Небольшое пространство оказалось забито машинами, а в сугробе лежала Татьяна и стонала. Около нее, покачиваясь на пятках, стоял милиционер, рядом парочка мужчин в штатском. Один из них обернулся, и я узнала Володю Костина.

– Здравствуй, красота ненаглядная, – ухмыльнулся майор, – плоховато выглядишь, куртка в грязи, морда сажей перемазана, ты что, через трубу лезла?

Я молчала, не понимая, что происходит.

– А ну иди сюда, – велел приятель.

На плохо слушающихся ногах я подковыляла поближе.

– Знаешь, кто это? – спросил Володя, указывая на стонущую девушку.

Я вгляделась в фигуру. Она лежала на спине, черные джинсы были порваны, и под ними растекалась кровавая лужа. Темная куртка задралась, а лицо было прикрыто вязаным шлемом, только в прорезях лихорадочно блестели глаза.

– Ну, – поторопил майор, – кто это, по-твоему?

– Татьяна Митепаш, она же Ксения Федина, – ответила я и добавила: – Вызовите «Скорую», ей же больно.

– Сейчас приедет! – отмахнулся Костин. – Митепаш, говоришь? Теперь смотри.

Он нагнулся и молниеносным движением сдернул трикотажную маску. Раздался дикий вскрик, я вздрогнула и уставилась на лицо. Было отчего тронуться умом. На грязном, окровавленном снегу, испуская бесконечные стоны, лежал Федор Бурлевский.

В ту ночь я так и не легла спать. Сначала Костин вытряхнул из меня всю душу, требуя последовательно рассказать о своих приключениях. Но не успела я закрыть рот, как Володя позвал Славу Самоненко и еще двух незнакомых мужиков в сильно помятых брюках.

– А теперь еще раз с самого начала, – велел майор.

– Никогда! – разозлилась я. – Я только что рассказала…

– Слушай, Лампа, – прошипел Костин, – начинай заново, а то по тебе изолятор временного содержания плачет, а там знаешь как плохо, стул…

– Знаю, знаю, – вздохнула я, – мебель железная и к полу привинчена, а в унитазе все время льется вода.

– Почему? – оторопел Костин.

– Потому что бачков нет, – пояснила я.

Самоненко заржал и спросил:

– Ты, Владимир, небось и не знаешь, как параша выглядит, а Лампа в полном курсе. Кстати, как там мопсихи? Будет у меня щенок?

– Я по камерам не хожу, – буркнул майор, – и в сортиры не заглядываю, на то есть другие работники. Ладно, еще разок, с самого начала.

Я принялась медленно излагать факты. Домой отправили меня около четырех утра. Но стоило мне на цыпочках вползти в прихожую, как двери комнат захлопали, и встрепанные домашние потребовали разъяснений. Пришлось каяться в третий раз. Спать отпустили только в семь утра. Я легла на неразложенный диван, подгребла поближе к замерзшим ногам Аду с Мулей и, чувствуя, как согреваются ступни, провалилась в мягкое болото сна.

– Эй, Лампа, – раздалось тут же над ухом.

Господи, только глаза закрыла.

– Ну что еще? – простонала я, безуспешно пытаясь разлепить веки, – дайте отдохнуть.

– Хватит, голубка сизокрылая, – проворчал мужской голос, – ужинать пора.

– Как, – изумилась я и машинально села, – который час?

– Двадцать один тридцать, – хмыкнул Володя, – продрыхла целый день и еще хочешь?

– Кошмар, – пробормотала я и тут только сообразила, что сижу на диване в мятой майке, со встрепанной головой и, очевидно, размазавшейся тушью. – Отвернись сейчас же.

– Почему? – удивился майор.

– Я не причесана и плохо выгляжу.

– Да? – спросил Володя. – А по-моему, как всегда!