Дарья Донцова - Гадюка в сиропе

Он улыбнулся, а я вздохнула и отвернулась. Что ж, Юра прав. Наши девочки из консерватории постоянно бегали на свидания именно по этим адресам. Иногда, торопясь вечером домой, я шла по платформе «Маяковской», натыкаясь на аккуратно причесанных парней с букетами гвоздик в руках. Розы, хризантемы, орхидеи были в социалистическое время недоступны. Отнюдь не из-за цены, их просто не завозили в редкие и пустые цветочные магазины. А вот гвоздики, белые и красные, все же попадались. Словом, колонны Большого театра и «Маяковская» для людей, родившихся в конце 50-х, символизируют любовные встречи. Для многих, но не для меня. Я никогда не ходила на свидания. Сразу после занятий отправлялась домой. И вообще была тихой, робкой девочкой – до пятого курса носила то, что покупала мама. Но, наверное, все же существовало короткое время, когда я похорошела.

Помню, как однажды Володя Симонов пригласил меня в театр. Мама пришла в полный восторг, причесала меня и кинулась печь пирог. После спектакля я предложила кавалеру подняться выпить чаю. Володя покорно сел за стол, похвалил мамино коронное блюдо – кулебяку с мясом, осмотрел папин кабинет и еще четыре необъятные комнаты, выслушал семейные предания о бабушке-певице, дедушке-адвокате, тете-поэтессе и… больше никогда никуда меня не звал. Более того, через полгода он женился на Люське Комаровой, приехавшей в Москву из Уфы и не имевшей никаких родственников, кроме полуслепой бабки.

Больше за мной никто не ухаживал, а потом мама благополучно выдала меня замуж за племянника своей подруги. Все вопросы она решила за моей спиной, и мне осталось только послушно идти в загс. Так что колонны Большого театра и вестибюль метро «Маяковская» не вызывают у меня никаких приятных воспоминаний, только легкое сожаление о прошедшей молодости.

Но Юра не знал моего прошлого, поэтому внезапно сказал:

– Искренне надеюсь, что мы крепко подружимся, потому что нам теперь идти по литературному пути рука об руку.

Я вынырнула из воспоминаний и удивилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Какой псевдоним кажется тебе привлекательным? – вопросом на вопрос ответил Грызлов.

– Григорий Юров ничего…

– Нет, твой псевдоним?

– Мой?!

– Конечно, нас же двое, гонорар и слава пополам.

Секунду я обалдело смотрела на него, потом тихо сказала:

– Но это же нечестно, мы фактически украдем чужой труд. Вот Лена выйдет…

Он с треском поставил на стол керамическую кружку, коричневая жидкость взметнулась вверх и выплеснулась на клеенку.

– Лена никогда не выйдет, все! Надо теперь подумать о детях – Лизе и Ване. Кстати, где мальчик?

– На Кипре, у ближайшей подруги Лены, она замужем за богатым киприотом.

– И как ты думаешь, сколько времени она будет заниматься чужим ребенком?

Я растерянно молчала.

– Вот видишь, – констатировал Юра, – не сегодня-завтра малыша пришлют назад, и что дальше?

А действительно, что?

– И с Лизой, – продолжал настаивать Грызлов, – с Лизой как?

– Я оформлю опеку.

– Тебе не разрешат. Во-первых, ты не родственница, а во-вторых… Ну-ка, ты где работаешь?

– У Лены в экономках.

Он рассмеялся:

– Официально оформлена?

– Нет.

– Значит, душа моя, для государственных органов ты являешься праздной дамой, существующей неизвестно на какие средства. Таким детей не дают.

– Но…

– А вот если ты покажешь книгу, где на титульном листе будет значиться твоя фамилия, то это другое дело. Подвиньтесь и снимите шляпу, поскольку перед вами популярная писательница, птица редкой породы. И если ты с детективом под мышкой явишься в Министерство образования или, не знаю, куда следует обращаться, чтобы усыновить ребенка, и скажешь, что хочешь пригреть в своей семье дочь лучшей подруги, осужденной за убийство, то тебе, даме-писательнице, сделают исключение. И Лиза останется с тобой на законных основаниях.

Я молчала, с трудом переваривая информацию.

– Да еще деньги пойдут, – искушал Грызлов. – Лене оставим.

– Но романов только двенадцать, и они скоро кончатся! Знаешь, как Кондрата выпускали? По книге в месяц. Запас только на год! И потом, у каждого писателя свой стиль, неужели никто ничего не заподозрит?

Юра улыбнулся:

– Слышала, был такой Миронов?

– Конечно, столп детективного жанра, еще при Советах пользовался бешеным успехом, только он умер примерно год назад.

– А книги все выходят…

– Ну, наверное, как у Кондрата, остались рукописи…

– Нет, – покачал головой Юра, – просто пишет другой, и никто ничего не заподозрил. Люди доверчивы, обмануть рынок легко.

– Вдруг Лену отпустят? Представляешь, какой скандал поднимется?

– Господи, – он вышел из себя, – да никогда ее не отпустят, потому что она убила мужа, понимаешь, она, больше некому. Или ты все еще ищешь мифического Емельяна Пугачева? А насчет количества книг не волнуйся, главное, удачно стартовать. За двенадцать месяцев я напишу пять повестей и дальше продолжу работать.

– Ну зачем тебе книги Кондрата, если ты сам пишешь, и потом, их же можно опубликовать под именем Разумова и получить деньги. Да Миша Галин от радости скончается, когда я скажу о рукописях.

– Галин – негодяй, а их издательство – сборище жадин, не понимающих, что автору нужно достойно платить, чтобы он спокойно занимался литературным трудом. Ломовую лошадь следует хорошо кормить, – серьезно сказал Юра, – а если расскажешь Мишке о рукописях, он моментально схватится и опубликует, естественно, все, только денег Лиза не получит ни копейки!

– Почему?

– Потому. Она несовершеннолетняя. Галин, естественно, выпишет денежек для вдовы раз в пять меньше, чем дал бы Кондрату, и честно положит их на сберкнижку. Теперь соображай, что случится с рублями через десять-пятнадцать лет, когда Ленка выйдет! Мы же с тобой получим кругленькую сумму, ты сумеешь дать Лизе образование да еще отложишь Ленину долю в долларах. А бакс, он и в Африке бакс, при всех режимах и перестройках. Понятно?

– Ну почему ты так уверен, что Лену осудят? И потом, Степан Разин вовсе не мифическая фигура, я нашла его мать, вернее женщину, воспитавшую парня, Раису Андреевну и…

Я уже собралась сообщить о смерти Степана и своих подозрениях по поводу Андрея, как Юра вновь стукнул кружкой о стол. На этот раз кружка развалилась на два почти одинаковых куска.

– Да выбрось ты эту дурь из головы! – крикнул Грызлов, но тут прозвенел звонок в дверь.

Это вернулась из школы Лиза, вместе с ней влетела Маша Гаврюшина, и девочки принялись с упоением тормошить Пингву с Рамиком, быстро рассказывая о школьных новостях. Юра еще с полчаса сидел, пил кофе, потом Маша Гаврюшина, узнав, кто перед ней, с радостным визгом понеслась к метро и вернулась, держа сразу два романа Андрея Малькова. Грызлов поставил автограф и откланялся. В прихожей он поцеловал мне руку и прошептал: