Виктор Точинов - Револьвер системы «Наган» № 47816

Прежде чем уйти, Вася спросил, что означает упомянутая капитаном «алабайка».

— Это собака такая туркестанская, волкодав, — объяснил Яновский. — Старинная порода, еще при древних ханах алабайки помогали отары овец пасти… А сабля, что девчонка нарисовала, — не совсем турецкая. Это, Василий, бухарский клыч. Видал я такие… Причем древний клыч, прадедовский, — их лет сто назад по-другому ковать начали, с чуть иной формой клинка. Чуешь, как все одно к одному складывается?

Шагая безлюдными аллеями парка, Вася размышлял о том, что все нити этого кровавого дела тянутся в Азию, и теперь понятно, отчего расследование поручено именно Яновскому. О его туркестанских подвигах ходили по управлению легенды. Например, такая: после разгрома в жестоком бою басмаческой банды Яновский в одиночку преследовал курбаши, бежавшего с несколькими нукерами. В одиночку. Через пустыню. Без воды. И догнал, и уложил пятерых в перестрелке, и потащил раненого главаря обратно, а когда понял, что не дотащит, что оба сгинут в пустыне, — пристрелил и вернулся налегке, с одной лишь головой курбаши.

— Неужели действительно басмачи недобитые к нам перебрались? — негромко спросил он у девушки с веслом, украшавшей парковый пейзаж.

Девушка, понятное дело, ничего не ответила — стояла, уставившись гипсовыми бельмами в неведомую даль.

Народ вокруг очага культуры не роился. Перед клубом Вася обнаружил лишь невысокого сухонького старичка, медленно и тщательно намазывающего клейстером афишу на тумбе. Во всю афишу широко-широко улыбался боец в фуражке с синим пограничным околышем, и казалось, что старичок намыливает пограничнику щеки, чтобы так же неторопливо и тщательно его побрить.

С соседней афиши не менее широко и счастливо улыбалась девушка-колхозница, прижимавшая к груди огромный сноп золотой пшеницы. Поверх и девушки, и снопа тянулась наискось белая лента с надписью крупными буквами: «ВСЕ СПЕКТАКЛИ ОТМЕНЯЮТСЯ».

Вася вдруг понял, что прежняя жизнь перечеркнута сейчас такой же белой полосой, отменяющей не только спектакли, но и многое, многое другое… Ему нестерпимо захотелось вернуться в тот жаркий субботний вечер — накануне — и как-нибудь исхитриться, сделать так, чтобы все осталось по-прежнему…

Старичок на вопрос о труппе самодеятельного театра и о ее руководителе ответил не сразу — опустил кисть в ведро с клейстером, достал папиросу из латунного портсигара и явно настроился на долгий и обстоятельный разговор не только о самодеятельных артистах, но и о многих других волнующих старичка проблемах.

Вася, желая пресечь старческую словоохотливость, продемонстрировал удостоверение, — небрежно-властным, скопированным у Яновского жестом.

Старичок мигом сник, убрал папиросу обратно в портсигар и нехотя сообщил: где искать артистов, он не знает, а худрук, товарищ Нахмансон, с утра был в клубе, может, и сейчас там.

Товарищ Нахмансон и вправду оказался на своем рабочем месте — в небольшой комнатушке, захламленной старыми афишами, деталями декораций и предметами реквизита.

— Вы из Облконцерта, от Тетюрина? — радостно набросился он на Васю. — Вы концертмейстер?

— Я из другой организации, — сказал Вася и все тем же небрежным движением махнул перед носом худрука красной книжечкой удостоверения.

— А… извините… — смутился худрук. — Представляете, получено распоряжение сформировать своими силами две выездные концертные бригады для фронта. А где эти силы? Где?! У меня в драмстудии и в кружках молодые ребята с завода — так им сейчас не до концертов: одни ушли на фронт, другие из цехов не вылезают… Ну и где мне взять артистов?

Нахмансон сделал страдальческое лицо и устремил взгляд к потолку, словно там, среди трещин штукатурки, могли прятаться артисты для двух концертных бригад.

После первых же минут разговора стало ясно: худрук — личность говорливая, но импульсивная, мысли его беспорядочно скачут с одного на другое. И Васе постоянно приходилось возвращать словесный поток к главной теме. К инженеру и самодеятельному артисту Георгию Гараеву.

— Да, да, Гараев, — говорил Нахмансон, — очень талантливый молодой человек, очень… Я ведь всерьез предлагал ему поступать в ГИТИС, к Раевскому. Никогда не поздно изменить свою жизнь, говорил я ему, а там сейчас подобралось очень талантливое поколение, очень… Вы ведь видели последний спектакль студентов-гитисовцев? Его ставил…

— Давайте вернемся к Гараеву, — прервал худрука Вася. — Он давно появился в вашей драмстудии?

— Недавно, буквально в начале лета… Он ведь приезжий… из Ташкента, кажется, и здесь в длительной командировке. Я не хотел его принимать, план спектаклей был уже утвержден, все роли расписаны. У нас ведь сезон не совсем обычный, летний, главные зрители — отдыхающие, дачники, и поэтому…

— Подождите. Вы не хотели его брать в труппу, но все-таки взяли. Почему?

— Ну-у-у… Он сумел меня убедить, Георгий вообще имеет незаурядный талант убеждения. Видели бы вы, как он общался с Ферапонтовым, это наш…

— Стоп, стоп. Сумел убедить в чем? Если все роли все равно были расписаны?

— Сказал, что сумеет сыграть старика-партизана, только эта роль оставалась свободной, я хотел пригласить на нее кого-то из наших пенсионеров. Вы знаете, актеры-любители плохо умеют играть стариков, как им ни рисуй гримом морщины, как ни приклеивай седые бороды… Пластика движений другая, не старческая.

— А Георгий Гараев сумел-таки?

— Да… Он пришел ко мне в костюме и гриме, и мне показалось поначалу, что это его отец или дед. Лицо словно постарело лет на сорок, и движения соответствующие, и голос вроде бы и тот же, но со старческими нотками. Именно тогда я впервые подумал о ГИТИСе, и, знаете…

Вася привычно перебил, вспомнив об интересе Яновского:

— Он гримировался здесь, в клубе?

— Нет, нет… Георгий отказался от услуг наших костюмеров и гримера. Сказал, что все будет делать сам. Честно говоря, наш гример Ильичев и не сумел бы наложить такой талантливый грим, там ведь не на один час работы… Георгий всегда приходил на репетиции в костюме и гриме.

Вопрос, заинтересовавший Яновского, разрешился. Но взамен появился другой, и Вася его немедленно задал:

— А где Гараев научился так талантливо гримироваться, вы не интересовались?

— Спрашивал… Он сказал, что в Ташкенте… или откуда он там приехал… участвовал в самодеятельности, причем тоже играл старика, и хорошо знает, как накладывается подобный грим.

Больше ничего интересного вытянуть из Нахмансона не удалось, кроме расписания репетиций — разыскиваемый ходил на них аккуратно и без опозданий, пропустив лишь последнюю. Об оружии, хранившемся у Георгия Гараева, — о сабле и револьвере, — худрук ничего не знал, с его племянником, Тимуром, не встречался. О резне в старой часовне, разумеется, слышал (слухи бродили по поселку, обрастая самыми фантастическими подробностями), но слышал из вторых-третьих уст…