Елена Логунова - Купидон с жареным луком [litres]

– Шевели своей толстой задницей, сукин сын! – подтверждая мою догадку, грубо поторопил собачку Семен.

И тут же до меня донесся недовольный голос бабы Дуси:

– Не обижай моего зайчика! Одна-единственная у меня родная душенька…

– А я тебе чужой, да? – закономерно обиделся Семен. – Типа, не думаю о бабке, не забочусь?

– Да как ты заботишься, так лучше не надо!

Я совсем притихла, понимая, что стала свидетелем семейной сцены, и не желая, чтобы это обнаружилось. Буряковы, как на грех, выясняли отношения, стоя в сенях у двери, приоткрытой в ожидании возвращения Бусика.

– Конечно, лучше сдохнуть, чем лечиться!

– А ты меня спросил, хочу я лечиться за такие деньги? Триста тыщ, боже ж ты мой!

– Я нашел тебе деньги! Чего еще?!

– А меня ты спросил?! – Похоже, бабка пошла на второй круг. – Я б тебе, дурню, объяснила, что почем!

Значит, Семен самолично, не посоветовавшись со старухой, решил продать Лизке с Митяем часть их с бабкой земельного участка, сообразила я. А баба Дуся его самодеятельность не одобряет… Считает слишком низкой назначенную цену… Или не хочет тратить триста тысяч на свое лечение?

Не поняла я, признаться, чем конкретно недовольна соседка. По ступенькам опять зацокало-захрюкало – Бусик, сделав свои дела, поспешил домой, и дверь закрылась, не дав мне дослушать чужой разговор. Ну, не больно-то мне это было нужно. Убедившись, что в подлунном деревенском мире вновь установилась сонная тишь, я выбралась из клумбы и пошла к тетке – спать.

А тетка встретила меня неласково, с боевым полотенцем в высоком замахе:

– Явилась, не запылилась! Где ты шастала, гулена? Митяй уже звонил, тебя спрашивал!

– Чего это он меня спрашивал? – удивилась я. – Мы расстались четверть часа назад!

Можно подумать, ему там заняться нечем!

– А того он тебя, Ляся, спрашивал, что беспокоится! Волнуется, как добралась!

– У нас от дома до дома метров двести, не больше!

– Вот именно! – Тетка Вера подбоченилась. – И возникает вопрос: что ж ты, девка, так долго добиралась? Не ползла же эти двести метров на пузе улиточкой?

Я посмотрела на полотенце в нервно подрагивающей руке родственницы. Искусством воспитательного бития полотенцем тетка Вера в совершенстве владела еще лет тридцать назад, и не думаю, что сейчас потеряла навык. А полотенце-то у нее сегодня льняное, туго накрахмаленное – твердое. От его встречи с мягким местом ощущения яркие, запоминающиеся, я их за тридцать лет не забыла…

Так почему бы не признаться?

– Я в клумбу лазила, бокал там искала.

Тетка Вера моргнула, села на табуретку, опустила руку с полотенцем на колени и призналась:

– Что-то я не поняла… Ты это… спрятаться и выпить хотела? – Рука с полотенцем самопроизвольно начала подниматься, точно шлагбаум. – Ты не сдурела, девка? Пить в одиночку да тайком – распоследнее дело, это, Ляся, женский алкоголизм, а он не лечится!

– Да я не пить! – Я чуток отодвинулась. – То есть пить, но потом.

– В клумбе?

– Нет, зачем? У себя на террасе. – Я поняла, что с объяснением надо поспешить, иначе ностальгической встречи пятой точки с полотенцем не избежать. – Я там как-то сидела, пустой бокал на пол поставила, потом сама же его ногой задела, и он в соседскую клумбу улетел, а бокал-то любимый, из него еще папа с мамой пили, он у меня один такой остался – круглый, красненький, хрустальный, на граненой ножке…

– С золотой каемочкой по ободку, – договорила за меня тетка и вздохнула. Она встала и перебросила полотенце через плечо. – Все понятно, спать ложись. Я там на тумбочке тебе молоко в стакане поставила, выпей-ка на ночь…

Утро у меня началось с мажорного грохота кухонной утвари и мощных ароматов готовящегося борща. Кому это? Неужто мне? Мигом вспомнив, что брата, которого любящая маменька с утра пораньше кормит, как на убой, нынче дома нет, я заволновалась: а ну как тетка Вера заставит есть на завтрак борщ с салом и чесноком меня?

Я уже присматривалась к окошку, прикидывая, не удрать ли мне через него по-английски, когда, к счастью, явился Митяй и по доброй воле принял пытку утренним борщом. Меня же нагрузили свертками и судочками со свежей едой, наказав позавтракать самой и накормить Лизоньку. Судя по довольному виду Митяя, подружке действительно не мешало подкрепиться.

Я прибежала домой, воображая себе обессиленную Лизку, распластавшуюся на смятых простынях дохлой камбалой. Как же! Лизавета – живее всех живых – шумно возилась на чердаке. С сотрясаемого потолка на Шуруппака, который сидел посреди кухни меховой пирамидкой, сыпалась известковая пыль. Припорошенный ею мохнатый кот забавно походил на новогоднюю елочку – зеленые глаза сверкали, как лампочки.

При моем появлении он не двинулся с места, только незначительно изменил позу, положив одну лапу на край стоящей перед ним пустой миски. Загодя вытолкал ее, стало быть, на середину кухни, чтобы хозяйка с порога увидела душераздирающую сцену «Несчастный покинутый котик, умирающий от голода»!

– Не верю! – твердо сказала я, позаимствовав фразу у Станиславского.

– Уы, – в сценическом режиме «реплика в сторону» вякнул кот, отворачивая от меня свою наглую толстую морду.

– Митяй сказал, что перед уходом насыпал тебе сухого корма.

– Э-уэ?

– Нормальная это еда, в самый раз для котов.

– Уа!

– Нет, сама я такое есть не буду, у меня имеются человеческие корма. – Я поставила на стол пакет и стала выгружать из него мешочки-судочки.

– Уо-о! – Умирающий котик мгновенно ожил и птицей взлетел на стол.

– Брысь! – Я спихнула нахала на пол, но все же положила ему в миску кусок ветчины и утиное крылышко.

Посмотрев на потолок, я позвала:

– Лиза! Завтракать иди!

На чердаке бухнуло, грохнуло, по лестнице застучали каблуки, и вскоре в вихре пыли и обрывках паутины появилась моя подруга. В руках у нее была коробка, судя по Лизкиной поступи – тяжелая.

– Мародерствуем? – добродушно поинтересовалась я.

– Ой, да брось! Лучше бы спасибо мне сказала. Я же знаю, что ты сама никогда не разберешь эти завалы, а там полно любопытного барахла. – Лизка водрузила короб на табурет и принялась извлекать из него всякий хлам. – Смотри, какая шаль! Ее немножко моль поела, но можно заштопать.

Жестом фокусника она выдернула из коробки пыльную тряпку, встряхнула, развернула, накинула себе на плечи и покрутилась, красуясь. Я чихнула. Кот фыркнул и лапой наподдал по своей миске, ловко, как профессиональный хоккеист, загоняя ее в дальний угол за холодильником.

– Не нравится? – правильно оценила реакцию публики фокусница. – А это?

Из коробки была извлечена металлическая конструкция в виде довольно широкого кольца на затейливой полукруглой ножке. Отвесив кольцу щелбан, Лизка заставила его крутиться и горделиво улыбнулась: