Алекс Эсмонт - Три cезона

Вдали вдруг раздались перекаты, похожие на начало грозы. Он решил, что ослышался. Однако, перекаты продолжались, улавливалась мелодия. Теперь они стали походить на пение тысяч глоток. Куратор вспомнил, что недалеко от парка находился стадион. Там проходил футбольный матч. И судя по неподходящему времени года – европейской Лиги. Какой-то клуб добрался до четвертьфинала. Сейчас он радовался этому меньше всех, ведь доберутся ли они благополучно до дома было совершенно не ясно. Обычно, те, кто не попадал внутрь стадиона, свирепствовали особо яростно.

За пределами парка рванула петарда, затем другая. Вспыхнул малиновый файер, как сигнал к действию. Но активность проявили не военные. Маленькая тень бросилась к плите и одним махом смела с нее весь скарб… Пустая бутылка откатилась прямо под ноги Куратора. Он отпрянул от нее, как от чего-то мерзкого. Его товарищ среагировал быстрее и отменным ударом левой запустил тару в дальний сугроб.

– Ты че творишь? – крикнул тиффози, и вся компания с угрожающим видом, наконец-то, отделилась от плиты.

На стороне «добра и справедливости», так сказать, случился небольшой переполох, необходимо было занять более удобную позицию. Как для нападения, так и для отхода… Защитники монумента, похоже, выбрали последнее. Хотя отступать с женщинами на руках было не ловко. Во всех смыслах…

– Милиция! – разнеслось по скверу. Да, стоило признать, что эти защитники сейчас были бы гораздо более к месту. Старушки радостно замахали шерстяными варежками. Куратор скривил лицо не только от неприятного звука, но и упоминания. Однако в следующую секунду удивление отразилось на нем. В конце заметенной дорожки появились патрули… Еще одни люди в форме. Теперь их число превышало силы противника, и футбольные фанны все же решились покинуть насиженное и заплеванное место, пересмеиваясь, но матерясь…

– Вы ничего не забыли?! – крикнул им вслед осмелевший картограф. Горку мусора у памятной плиты разносило ветром. Куратор с досады закусил губу.

– Небеспокойся! Тебя – не забудем! – услышали они сквозь вой ветра. – И приятеля твоего!

После этих угроз там, кажется, секунду размышляли, не вернуться ли, но к пылающему фаейру спешили все новые группы блюстителей порядка, и фаны исчезли.

Через пять минут педагог, выйдя на широкий проспект, смог вдохнуть холодный ветер полной грудью и успокоиться. Этот мемориал едва не стал памятью и о нем самом. Офицеры вышли из опасного района, зарекаясь на будущее посещать подобные места в столь неблагополучное время. Знали бы они, что станут сигнальным маячком, на который слетятся новые жертвы.

Исторический документ

Тогда у него сильно разболелась голова, и праздники он провел плохо. Ему казалось, что все вместе стало причиной: плохой длинный фильм, пиво на вокзале и, конечно, неожиданная стычка в парке. В ответ им тем вечером прилетел лишь снежный ком…

Сейчас он вновь ощутил тупую боль в затылке и, вздрогнув, отогнал воспоминание. Уж не заснул ли, так живо все представилось. Куратор быстро огляделся. Он по -прежнему сидел на кафедре в своем кабинете. Разморенный апрельским солнцем, в купе с четырьмя батареями отопления и ощутимым присутствием тридцати человек, под дребезжащий голос декламатора и нарастающее шуршание слушателей, педагог на какой-то миг, как ему показалось, действительно отключился.

Привело его в себя необычное происшествие. Сначала он это не увидел, а скорее – почувствовал. Легкое дуновение ветра в натопленной аудитории. И вслед за ним – белый смазанный хвост (как тогда, в феврале), от летящего по воздуху предмета. К ужасу Куратора, на этот раз предмет летел не в него…

Скомканный листок бумаги кокетливо стукнул дремавшего, самого древнего из присутствующих профессоров в лысый (и от того, еще более высокий и умный) лоб, после чего, отскочив, приземлился на колени.

Куратор понадеялся, что профессор не проснется. В конце концов, первые годы его работы по аудитории летали и более серьезные предметы. Но тот как ждал, встрепенулся. Разглядел комок, повертел в шишковатых пальцах, и посмотрел на притихших курсантов неожиданно лукавым взглядом:

– Я, конечно, все понимаю, – заявил он, – военный университет, нехватка женского общества, а потому мишеней для подобных знаков внимания мало. В смешанных группах эдакая корреспонденция очень даже распространена. Но ни разу за всю мою карьеру преподавателя в меня не попадали намеренно, только – случайно! Что же тут такое может быть? – он начал разворачивать бумажку. Но прежде чем это сделал…

– Прошу прощения… – Куратор оказался рядом и, зависнув над старичком, протянул настойчивую руку.

– Это – ваше?! – изумился профессор.

– Упало со стола.

– Далеко падало!– хихикнул тот, передавая лист.

– Бывало и дальше… – заверил Куратор, покраснев. (Может, от того, что ему пришлось наклоняться. Несмотря на относительную молодость и стройность, лишние килограммы уже давали себя знать.) Сев за свой стол, и попросив профессора продолжить, он расправил листок, оглядел курс зловещим взглядом, после чего прочел следующее:

«Откуда есть пошло слово Бл-дь на Руси».

Едва не выругавшись сам и покраснев так, что в висках опасно застучало, куратор продолжил чтение. Короткий отрывок был выдержан в древнерусском летописном стиле, написан печатными буквами, некоторые слова были выведены на старинный манер, с Ъ в окончаниях:

«Ехал как-то со званого пира домой Великий князь Московский. А на дороге большой камень лежал. Не заметил его князь, споткнулся, упал и два передних зуба вышиб. Вскочил он на ноги да как закричит, указывая свите на валун матовый : – Убрать!! У-брать!

Только вместо «убрать» у князя теперь – «ублять» получалось.

– Ублять! – кричит князь, ногами топает. – У-у-блять!!

Бояре смутились, убрали камень, но слово князево запомнили. А под конец для пущей тверди дурной смысл буквой «д» – закрепили. Отсюда и пошли обозначать то (или – тех), кто не на своем месте торчит и продвижению мешает».

В отличае от бояр, Куратор не смутился. Углубившись в непростое чтение, он едва не пропустил окончание речи профессора. В аудитории воцарилось напряженное молчание. Куратор поднял глаза от листка. Все присутствующие смотрели на него. Годы тренировок научили педагога скрывать любые эмоции. Подоткнув листок тяжелой папкой, он встал из-за стола и поблагодарил членов комиссии за подробный рассказ о том, насколько усложнялись для курсантов экзамены в этом году. На практически библейское предупреждение профессора, что каждый «получит свое», Куратор с обаятельной улыбкой заметил:

– Некоторые из присутствующих даже раньше, чем думали! – он опять поправил папку, под которой лежал листок, так чтоб все видели это.