Андрей Костельцев - Комендантский час

Он не был врачом, чтобы утверждать это наверняка, но верил нанятым специалистам, как себе. Да и если бы у Натальи действительно были враги, а ее жизни грозила опасность, не связанная с болезнью, она бы не преминула рассказать об этом. Вряд ли на смертном одре ее заботило душевное состояние сына и точно так же сомнительно, что она хотела утаить от него нечто после раскрытия главной своей тайны. Письмо было для неё, скорее, исповедью. Она не могла положить конец мукам тела, а потому решила прекратить страдания души.

Ярослав тепло посмотрел на брата.

– Сочувствую твоей утрате. Если честно, я бы хотел, чтобы наша встреча прошла при иных обстоятельствах.

– Я тоже, братишка. Но не все так плохо. Мы с тобой прежние, дядя Богдан тоже.

– Знаешь, он все еще носит с собой два пистолета, – усмехнулся брат Александра.

– Думаю, теперь он будет носить все три.

Парни рассмеялись, но, когда смех стих, тишина обнажила неловкость момента.

– Ты, наверное, хочешь спросить меня о том, что сказала эта бессовестная старуха, – пробормотал Ярослав.

– Честно говоря, я даже не уверен, хочу ли знать об этом.

– Ты уже все знаешь, – сказал юноша, опустив голову. – И теперь узнают все.

– Если проблема лишь в этом, то мы легко убедим людей, что Амалья больна и давно не в своем уме.

– Наши люди привыкли верить слухам.

– Значит, пустим слух, что удалее тебя нет в нашей округе обольстителя.

Александр похлопал брата по плечу, и оба вновь рассмеялись.

– Это, может, и сработает.

– За что старуха ненавидит тебя?

– Она видит во мне продолжение отца, и тот тоже его видел. Распутность у нас в крови. Но отец смог перебороть себя.

Услышав это, Александр нервно сжал руки в кулаки, однако не стал ничего говорить.

– Он считал, – продолжал Ярослав, – что все это вызвано отсутствием впечатлений – малым житейским опытом! Сначала он полагал хорошей идеей отправить меня в город, но позже заключил, что он лишь сильнее развратит мой дух. Из-за этого послал меня за границу. Однако его надежды не оправдались.

– И теперь ты ненавидишь нашу бабку так же, как и она тебя?

– Для ненависти нужна энергия, а у меня ее нет. Поэтому я лишь презираю. Честно говоря, последнее время меня будто терзало дурное предчувствие. Я не спал ночами, а когда засыпал, видел перед глазами кошмары. Наяву стали появляться видения.

– Видения?

– Галлюцинация, плод странных фантазий. Честно говоря, я видел такое лишь раз.

– Что же это было?

Лицо Ярослава приняло задумчивый вид, но через несколько мгновений он собрался с мыслями и поведал, что однажды ночью, не далее недели назад, он не мог уснуть, несколько часов ворочался в постели, пока не решил, что свежий воздух – лучшее лекарство от бессонницы. Одевшись, он вышел на задний двор имения. Оглядев безжизненные окна дома, он стал не торопясь прохаживаться под ними. В какой-то момент, обогнув скамейки и фонтан, молодой человек приблизился к голому лесу и стал бродить среди его деревьев. Вдруг вдалеке он приметил какие-то огни. Их было три, и они, горя ярко, порой сливались воедино. Они были в лесу неподалеку от левого крыла. В какой-то момент они пропали с горизонта, и юноша, решив, что прогулок в ту ночь было достаточно, направился к себе в комнату.

– Послушай, а ты не принимаешь никаких лекарств? – спросил офицер.

– Изредка. В основном, когда не могу уснуть, но в тот день я был трезв. Если бы принял лауданум, то рухнул бы в постель, как пьяница.

– Ты не мог уснуть, но не стал принимать лекарств?

– В тот день мне не хотелось.

– Почему?

– Знаешь, что сказал аптекарь, продававший мне настойку? « Сладкий сон с горечью на губах». В самом деле, ничего более противного я в жизни не пробовал, но дело не во вкусе. Продавец соврал. Опиум позволяет уснуть, но крадет сновидения. И я бы еще поспорил, что хуже: не спать вовсе или пытаться опомнится после ядовитого транса.

Ярослав хотел пожалеть брата, но тот уловил его настрой.

– Все в порядке. Я привык.

Вдруг послышались звуки открывающейся двери. Лестница заскрипела под тяжелыми шагами, предвосхищая появление Богдана.

– Господа, вам тут не боязно находиться? – начал толстяк. – Обстановку в доме, конечно, не назовешь ни дружественной, ни семейной, но ведь это не повод играть в прятки.

Братья лишь улыбнулись, пообещав, что скоро поднимутся.

Дядя сообщил, что распорядился для пущей сохранности перенести тела усопших в прохладное место, после чего скрылся на лестнице.

Александр погасил свою свечу и тоже направился на выход.

– Знаешь, Саша, когда все это закончится, я уеду с дядей в Сибирь. Хочу быть далеко отсюда.

– Не самая плохая идея.

– Рад, что ты понимаешь. Ладно, к черту все, пойдем выпьем водки, что нам этот чай?

Сказав это, Ярослав погасил свой фонарь, обогнал старшего брата и стал энергично подниматься по лестнице.

« Продолжение отца» – подумал Александр, идя следом.

Часть 2.

Утро следующего дня было наполнено волнительным ожиданием доктора. Чтобы скоротать томительные часы, каждый выискал себе занятие: старуха не стала отсиживаться в комнате и после завтрака отправилась на свежий воздух. По возвращении она, как и днем ранее, распорядилась хорошенько натопить в зале, дабы ей было комфортно, усевшись в свое кресло, читать беллетристику. Богдан занимался бумагами в своей комнате, находящейся в восточном крыле, а его племянники, немного отойдя от вчерашней попойки, принялись развлекать себя игрой в бильярд.

После обеда прибыл доктор. Его звали Евгением Сенцевским. Это был среднего роста и полноватого телосложения зрелый мужчина с сединой в волосах и проклевывающейся лысиной на макушке. Он носил клетчатый костюм-тройку и очки с тонкой оправой. Будучи неразлучным с тяжелым кожаным саквояжем, доктор, тем не менее, носил его легко, как бы не замечая груза. Сенцевский занял одну из комнат дома, которая, после беглого осмотра, была признана им вполне стерильной, и принялся заниматься трупами. Дело это заняло у него несколько часов, и все это время семья Альшевских заседала в уже знакомом зале западного крыла. Все были встревожены: доктор никому из присутствующих не показался, сразу направившись осматривать покойников. Члены семьи узнали о его приезде со слов Климента.

Удивляло и то, что не было Венделя. Старуха не умолкала, сокрушаясь на тему безответственности и равнодушия следователя. Богдан же то и дело прерывал филиппику Амальи своими замечаниями о порядочности Максима Ивановича и его занятости. После заключенного с полицейским соглашения толстяк стеснялся говорить грубости о нём даже за спиной.

– Как же, черт возьми, холодно, – сказала Амалья, но после вдруг смутилась и перекрестилась.