Леона Смит - Звездная пыль в сапожной мастерской

–Все, девушка, идите подобру-поздорову! Не буду больше с вами разговаривать! До свидания!

Пару раз мне было даже страшно – на меня начинали кричать и только что стрельбой из табельного оружия не грозили!

–Пошла, пошла! Ишь, попрошайка – аптекаршей вырядилась! Что, захотела тут наводчицей для своей шайки поработать? Убирайся, пока цела!

Когда на меня накричали второй раз, я не выдержала и, отбежав машинально от обидчика на несколько шагов, закричала в ответ:

–Да какое вы право имеете меня обзывать? Я по делу пришла, у меня подарок, и меня уполномочило приехать мое начальство! А вас – что, уполномочили всех курьеров и менеджеров оскорблять? Я на вас жалобу напишу!

–Да тебя никто здесь как бабу даже пощупать не захочет! – презрительно заявил мужик, – А жалобу куда напишешь – прямо в Кремль? Наш, Псковский?

–Как вам не стыдно! – стала опять защищаться я, но охранник прервал меня:

–Ну, чего? Врезать тебе, как следует?

–Вы – бывший бандит! – вырвалось у меня, – Зачем только на работу вас взяли?

Мужик вытаращил от ярости глаза, решительно пошел прямо на меня, и я была уже готова бесславно задать стрекача.

Вдруг, словно в кино, явилось мое спасение!

–Виталий, стыдно! Немедленно извинитесь перед девушкой и идите на Ваш пост!

Эти слова выкрикнула осанистая немолодая дама, очень ухоженного и аристократического вида. Видимо, услышав, как бранимся мы с охранником, она вышла на крыльцо разобраться, в чем дело.

–Елена Дмитриевна, да как же… Что скажет потом Вячеслав Михайлович? – воскликнул с удивлением грубиян, остановившись.

–Что он скажет, лучше узнаю я! Это уже мое дело! – возразила моя спасительница и добавила:

–Не бойтесь, милая, идите сюда!

Мужик все никак не хотел сдаваться.

–Елена Дмитриевна, если Вы по доброте душевной впустите в дом к хозяину воровку, мне попадет!

–Виталий! – сурово прервала его дама, – Девушка – простой продавец, она честно исполняет свою работу! А Вы – идите на пост и исполняйте свою! Кстати, Вы перед девушкой должны извиниться!

Грубиян снова выпучил глаза, стараясь донести до меня побольше своей ненависти, бросил «Извините!» и пошел восвояси к своей крохотной будке-времянке.

Я все еще пребывала в состоянии шока после его нападок и даже не заметила, что прошла через маленькую прихожую, в которой на миг ослепла после яркого солнечного света. Только это обстоятельство заставило меня поверить, что я преодолела непосильный барьер злой охраны и вошла в роскошно обставленную, светлую комнату с высоченными потолками!

–Я же в туфлях! – в ужасе воскликнула я и моментально оказалась в одних капроновых носках, один из которых уже успел предательски порваться на видном месте – на большом пальце правой ноги.

Елена Дмитриевна весело рассмеялась.

–Ну, вот сразу и видно, что Вы – культурная и совершенно честная девушка, – отреагировала она, – Но прошу, немедленно наденьте Ваши туфельки обратно. Сейчас лето, на дворе никакой слякоти, а Рая – чудесная девушка из Ташкента – моет у меня каждый день пол! Мне ее даже жалко – когда мне приходилось убираться самой, я не обременяла себя этим занятием чаще раза в неделю.

Я покорно сунула стопы обратно в просторные, старые мокасинчики и огляделась.

Когда-то в пору моей учебы мне довелось попасть в коммуналку на метро «Чернышевская». Что сейчас там, я и представить себе не могу – говорят, все такие квартиры превратили в мини-отели. В тот раз, в 1993 году, я посетила один день рождения…

Я сразу догадалась, что в таком доме когда-то до революции жили самые настоящие дворяне. Хотя… если то был доходный дом… Все равно, жил кто-то богатый!

Подъезд был загажен невыносимо. Оттуда, войдя с лестничной площадки в квартиру, я попала в темный и длинный, чуть пугающий коридор. И, пройдя по нему, я очутилась в великолепном зале с плиточной белоснежной стеной заделанного когда-то камина, сохранившего, однако, полочку, на которой хозяева расставили фотографии и иконки, потемневшим, но величественным, высоким потолком, как во дворце (в тот раз я почему-то вспомнила Эрмитаж) с лепными узорами вдоль стен. И там было удивительное окно, высокое, еще в той, старой раме, с бронзовой, красивой ручкой – я невольно кинулась посмотреть, как из него смотрится грязноватая улица Чернышевского. В этом самом окне она показалась мне значительно романтичнее, чем выглядела в действительности! Даже простенькие белые занавески не портили «истинно петербургского» впечатления.

–Ну, что? Нравится? – это голос Елены Дмитриевны вернул меня к реальности. Впрочем, она здесь тоже была замечательной: те же высоченные потолки с лепкой, к тому же, кипенно-белые, настоящий камин с синими немецкими изразцами под старинную отделку и, почти как в том воспоминании, высокое окно. Правда, все это было не на четвертом, как в той коммуналке, а на первом этаже, но очарование комнаты этот факт нисколько не уменьшал. И тяжелые шелковые шторы, раздвинутые по сторонам, были непривычно смелого для занавесей серо-голубого цвета. Обычно мне попадались в разных квартирах, где довелось побывать в гостях, белые и бежевые шторы, один раз – красные.

Мебель была темная, возможно, отреставрированная и старая, но, вопреки моим «кинематографическим» предрассудкам, совершенно не громоздкая. Даже, пожалуй, она занимала немного места, и комната была удобной и просторной.

–Прямо, как в Санкт-Петербурге! – восхитилась я, – Я такую почти комнату видела…

–Где? – уточнила хозяйка.

Я потупила глаза. Мне стало стыдно говорить о коммунальных квартирах здесь, в богатом доме – и как бы напоминать о том, что сама я – почти безработный разносчик рекламы, в драных капроновых носках и старой обуви, а еще – что я вру, и никакой я на самом деле не курьер. Об этом обмане я со стыдом теперь напоминала самой себе.

–Ну, в Санкт-Петербурге такую роскошь могли позволить себе только мы – коренные петербуржцы, то есть, ленинградцы, выросшие в коммуналках! – выручила меня Елена Дмитриевна и снова засмеялась.

Я смущенно оглядывалась, а хозяйка каким-то незаметным жестом заставила меня опуститься на стул с оплетенной спинкой.

–Мама моя была простой мастерицей по окраске на фабрике «Скороход» – слышали, может, старая фабрика обуви, ленинградская… – сказала Елена Дмитриевна, – А отец, впрочем, был партработником… Даже достиг положения… Ну, что, пришли в себя?

–Да! – поспешила я с ответом; и только в этот момент мне стало понятно, что делаю я все грубо и непродуманно.

Даже если бы мне попалась не эта прекрасная дама, а сам Вячеслав Михайлович, как бы я заставила его разговориться про судьбу Курочкина? А ведь я себе так и представляла: отдаю хозяину «Красной марки» пресловутый аптечный сертификат, а потом простодушно заявляю, что слышала, как он Павла Курочкина упоминал в разговоре по телефону и расскажу свою информацию о том, как была свидетелем убийства. После этого попрошу помочь мне узнать, по какой причине он был убит… Может, хотя бы подсказать, кто еще знать о нем может, и, желательно, прямо в Лондоне.