Ирина Горбачева - Слушательница

Мужчина оказался рабочим какого-то ещё действующего завода. Сварщик-ремонтник так он озвучил свою профессию при записи по телефону, чем ещё больше вызвал моё удивление. Обычно люди рабочих профессий находят места для исповеданий ближе к винным магазинам или пивным ларькам. Но в кабинет, смущаясь, вошёл человек пенсионного возраста, скромно, но чисто одетый, без следа пристрастий к «зелёному змею» на лице. Поздоровавшись, он сел в удобное мягкое кресло и стал нервно теребить в руках матерчатое кепи. Это выдавало его сильное волнение. Я предложила ему постараться успокоиться и расслабиться, что у него почти получилось после выпитой чашки чая.

– Я правильно понял из текста вашей рекламы, что вам можно всё рассказать, и никто ничего не узнает? – спросил он.

– Я надеюсь, в вашем рассказе ничего уголовно-наказуемого не будет?

– Что вы! Какое уголовно-наказуемое, – воскликнул он, но тут же осёкся и, поставив чашку на столик, посмотрел на меня уставшими глазами, – нет, конечно, но знаете, иногда так хочется что-то сделать, чтобы она замолчала. Навсегда замолчала.

Я ничего не ответила, а только облокотилась в глубокое кресло, дав понять мужчине, что собираюсь его внимательно выслушать.

– Жизнь пролетела… Вот скоро на пенсию выйду и боюсь, что долго один на один со своей женой не выдержу. Помру. А знаете, жить-то хочется. И чем быстрее бегут года, тем дольше хочется жить. Но как подумаешь, что так, как сейчас, будет продолжаться до бесконечности, так…

Скажете, пришёл вот дурак старый, почти полтинник с женой прожил, двоих детей вырастил, внуки уже большие, а он на жену пришёл жаловаться. Так я не жалуюсь. Боюсь завтрашнего дня. Оттягиваю, как могу выход на пенсию. Так целый день на работе, приду туда-сюда уже, и спать пора. А вот в выходные, ну просто мука. Нет, вы не подумайте, я очень люблю свою Надюшу. Но когда она молчит, я её люблю ещё больше. Но понимаете, она, как вышла на пенсию, так с ней что-то произошло. Она и раньше не давала ни мне, ни детям слово своё вставить. Но работала и часть дня мы были врозь.

А сейчас… Знаете, как говорят? Есть два мнения: одно моё, второе – только моё. Так и у неё выходит. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Только не пулями, а словами. Только и слышно: ты ничего не понимаешь, куда ты без меня? У тебя мозгов не было в молодости, а в старости тем более. Не выпей, не закури. Постоянно подозрения в измене. Не дай Бог, опоздать минут на пятнадцать, всё, конец света наступил. Я в выходные дни стараюсь к детям сбежать. Они мне подыгрывая, находят причину: то починить что-то то с внуками посидеть. А на буднях что мне делать на этой пенсии? Знаете, раньше пытался возразить ей, да лучше бы молчал, как сейчас. Терплю и молчу. А то ей слово, она десять, да таких, что у меня, у мужика, уши вянут. Как начнёт! А ты помнишь, что я вынесла, терпела и тому подобное? Да я и не говорю, что я золото. Тоже по молодости всякое бывало. Но в основном наперекор после унижений да оскорблений хотелось что–то сделать.

Вот, бывало, пригласят нас в гости, так издёргает всего. Все за столом едят, пьют, а меня прилюдно то по руке ударит, то в тихую ногу под столом истопчет. Спросит хозяйка, например: Гриня, как тебе салат? Я, не подумав, похвалю. Нет, с другой стороны я что, на вопрос хозяйки должен ответить, что нет, не понравился мне ваш салат! Вот моя жена вкусно готовит! По мнению Нади, выходит, что так. И всё! Понеслась душа в рай! Вытащит меня из-за стола и исшипится вся: ты предатель, ты такой, ты сякой, всякую ерунду ешь да нахваливаешь, а я, как для тебя ни стараюсь… Да я по три раза спасибо ей говорю, сто раз похвалю, что она ни приготовит, лишь бы скандалов не было. А то ведь и до битья посуды доходило. А в гостях, если на голодный желудок выпью, так что? Ясно дело, хмель своё возьмёт. Домой с её причитаниями доберёмся, а дома она сама себе хозяйка. Доведёт себя воспоминаниями, выдумает ещё того, чего и не было, и тогда вообще житья никакого. Так что я с годами поумнел. Изворачиваюсь в гостях, как могу.

Знаете, так нас меньше стали друзья, родственники приглашать. Жалеют меня люди. Так она чего удумала? Говорит, что из-за меня нас перестали приглашать в гости. Теперь к родственникам по дням рождениям без меня ходит. Так наши дети говорят, что наоборот, меня ждали, а не её. Вот вы сейчас думаете, зачем мужик мучился всю жизнь? Развёлся бы и свою жизнь не портил. А я и хотел. А потом на детей тогда маленьких посмотрю, да подумаю, что они-то без меня-то как? Им-то тоже не сладко в скандалах жить, понятное дело, но и без отца я даже не представляю, как я без своих детей. Да и её жалко. Наверное, это болезнь какая-то? Но её в поликлинику не затащить. Только и слышно: я всех вас переживу! А, да что-там! Вот к вам пришёл. А зачем? Самого себя послушать? Знаете, а всё же легче стало. А то с детьми не поговорить, но как я могу с ними откровенничать? Это же их мать. Они и так всё сами понимают. А на работе, меня молчуном называют.

Не могу я так, как они. Во время обеденного перерыва так свободно о своих женщинах рассказывают. И ударить её, приструнить, как родня советует, тоже не могу. Руку на женщину поднять – это последнее дело. Наверное, всё-таки болезнь у Надюши какая-то. Знать бы, как лечить? Ну ладно! Спасибо вам, что выслушали. Знаете, не думал что так, но правда, вот высказался, и с плеч, словно гири упали. Ладно. Я побегу, а то вернусь не вовремя, рассерчает моя Надюша. Я ещё забегу к вам. Наверное.

Я посмотрела в окно на быстро удаляющегося от нашего подъезда мужчину. Неужели и правда ему помогла наша встреча? Я вспомнила, как однажды, давно, по настоянию мамы, я пошла на исповедь в церковь. После произведённых всех нужных процедур, батюшка, на вид мой ровесник, покрыв мою голову, попросил покаяться. Я, наверное, ещё не совсем осознавшая, в чём надо каяться: не воровала, не крала, не убивала, растерялась. В церкви было очень много людей. Некоторые женщины и бабушки выстроились вокруг батюшки и с интересом смотрели на нас.

– Ну, давай, не тяни, – подгонял меня церковник, такие же реплики послышались и от вокруг столпившихся людей.

– Сквернословишь? – нетерпеливо и громко сказал он и, не дождавшись моего ответа, продолжил так же громогласно, – мужу-то, небось, изменяешь?

Всё! Мне этого хватило надолго. Нехороший остался осадок на сердце, пока я не стала ходить, когда сердце требует, в другую церковь. И молюсь теперь тогда, когда в ней почти никого не бывает. Исповедуюсь перед иконами. Но сейчас такой наплыв верующих, что побыть с Богом наедине бывает очень сложно.

Как бы там не было, но раз человек сказал, что гиря невысказанности упала с его плеч, то задумка Ланкина сработала. А значит, на тортик к чаю я заработала.

***

Мы наслаждались чаем с «Киевским» тортом, когда в дверь квартиры кто-то начал требовательно звонить. По голосу вошедшего я узнала бывшего Ланкиного мужа Андрея.