Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

Фирсов покачал головой, а потом продолжил:

— И еще этот козел, крупье из «Золотых ворот», который нам и оформил всю эту подставу… ведь он и не знает, с кем дело имеет. До конца не понимает. Взял с собой четырех амбалов, которые только что и умеют, как лохов трясти да загулявшую клиентуру потрошить и на улицу вышвыривать, и пошел к этому Сереже Воронцову. А тот, с Мыскиным своим, голыми руками, с бодунища — и под орех.

— Ты мне уже это говорил, — предупредил Романов.

— О таком можно и второй раз послушать! А вчера, когда я с женой, с Ленкой, пошел в казино, этот Юджин начал ругать Воронцова последними словами, говорил, что тот уже и в школе был немного скорбен на мозги. Потом ксивы на квартиру тыкал… рукой, которая у него, стало быть, неувечная, — саркастическим тоном добавил Алексей. — Даже у Ленки лицо вытянулось, когда она услышала, как Юджин этого Воронцова во все лопатки ругает.

Романов передернул щуплыми плечами:

— Ты лучше посмотри, как он на сцене двигается! Ну не хуже Аскольда, чтоб мне сдохнуть!

— Да… — проговорил Фирсов, — тут не столько портретное сходство важно, хотя и оно почти что во главу угла… сколько пластическое соответствие. А ты слышал, как он заявил, что лучше бы пел под собственную фонограмму или вообще вживую… не хуже, чем у Аскольда, вышло бы. Вживается парень в роль!

Романов еще раз пожал плечами и уронил:

— Что ж ты хочешь: прирожденный шут.

…А Воронцов, как же упоминалось выше, теперь, за час до концерта, сидел перед телевизором в своем номере и вяло косился на экран.

По каналу местного телевидения как раз транслировали момент приземления самолета столичного гостя на взлетно-посадочную полосу и спуск самого Аскольда по трапу.

И Сережа поразился самому себе, потому что в данный момент, наблюдая прилет человека, с которым он познакомился только вчера, он подумал о нем, как о самом себе. Вжился в роль, называется. Все-таки жизненные уроки не пошли насмарку, и вот теперь он полнокровно начинает чувствовать этот сухой, продирающий и прожирающий насквозь — морозный ужас и великолепие перевоплощения в роль. В чужую, незнакомую сущность, с которой должно срастись. Главное, чтобы не входить в эту роль до мельчайших нюансов, а то, как говорят, трудно стать педерастом, но перестать им быть — еще труднее. Затягивает, что ли.

А приятный женский голос за кадром со смаком комментировал:

— Сегодня во дворце «Триуфальный» состоится концерт известного российского исполнителя, лауреата премий «Овация» и «Площадь звезд» Аскольда. После концерта во дворце состоится его шоу в ночном клубе «Белая ночь». В наш город он прилетел накануне и тут же отправился в свой номер в гостинице «Братислава», не ответив ни на один вопрос журналистов. Традиционной пресс-конференции в графике «звезды» не запланировано, зато сегодня ночью Аскольд посетил скандально известный клуб «Голубое небо», откуда выдворил всех посетителей и устроил там небольшую вечеринку, закончившуюся…

Сережа невольно поморщился и переключил на другой канал, где обнаружил примерно ту же картинку и примерно с тем же комментарием…

Воронцов выключил телевизор и, бросив пульт дистанционного управления, потянулся к телефону. Набрал номер своей квартиры и стал ждать. Гудки уходили один за другим и терялись в мертвом пространстве абсолютной тишины. Никто не брал трубку, хотя Сережа совершенно точно знал, что в это время Алик должен был быть дома.

Они договаривались. А если его нет — значит, что-то случилось…

Концерт во дворце «Триуфальный» прошел на «ура». Сережа Воронцов сам не ожидал, что все пройдет так гладко и так ровно — как говорится, без сучка без задоринки. Некоторая нервозность возникла только перед самым началом, когда дворец был уже забит под завязку, а кортежа «Аскольда» все еще не было: то ли в пробку попал, то ли просто задержался в гостинице по одному из своих бесконечных капризов.

Шоу-балет, тоже заждавшийся, переминаясь, ожидал своего выхода. Руководитель подтанцовки Курицын-Гриль нервно хлопал себя ладонями по ляжкам и тоскливо нюхал рукав своего сценического костюма, вероятно, лелея в мозгу белую кокаиновую дорожку, другие просто переругивались вполголоса и обсуждали подробности вчерашнего Аскольдовского времяпрепровождения в «Голубом небе», внедренного в жизнь под лакомым лозунгом «Кто во что горазд». И закончившегося, как болтали, вызовом ОМОНА.

— Никогда еще не разрешали, чтоб так перед концертом… отрываться, — сказала одна из танцовщиц шоу-балета, высокая фигуристая девушка лет двадцати двух, затянутая в черный латекс и снабженная возмутительно пестрым париком, из-под которого если и были видны какие черты ее лица, так это разве что губы.

— Да тебе-то что, Ленка, — сказала вторая танцовщица, — ты вчера и не особо… а если что, то тебя Леха, муженек, отмажет от всех косорезов. А вот мне… еле ноги таскаю, а попробуй, не отработай по полной — мигом уволят.

— Да… что-то не то, — поддакнул безбожно накрашенный паренек с серьгами в ушах, смазливой физиономией сильно смахивающий на Леонардо ди Каприо, только не такой щуплый, как голливудский идол. — Романовские штучки. Откуда он такой вообще взялся в палате царской? — добавил он с интонациями Савелия Крамарова из «Ивана Васильевича». — Ведь не было ж его!

— Помолчи.

— Гриль, — не унимался тот, — а в натуре, сегодня ночью наш князенька Андрюшенька напоролся в клубе до коматоза и начал палить из пушки?

— Молчи, засранец, — лаконично ответил Гриль. — И где там Аскольд-то ошивается?

Наконец столпившаяся у дверей и в вестибюле журналистская братия всех толков и направлений загоношилась и дрогнула: к дворцу подлетел черный «Мерс», сопровождаемый милицейским бело-синим «Фордом» с мигалками и маячками, и черным джипом охраны. Из черного «Мерседеса» выскочил сначала высоченный светловолосый мужчина в стильном, идеально пригнанном по фигуре пиджаке — Фирсов, — а потом — относительно невысокая, хотя не сказать — щуплая на фоне этого гиганта фигурка кумира миллионов. Никто даже не успел разглядеть Аскольда — даже во что он был одет — настолько быстро, решительно и оперативно сомкнулись вокруг него мощные одноликие парни из «секьюрити» и провели через второй вход.

И хорошо, что его никто не успел разглядеть: Сережу потрясывало.

В зале назревал скандал. Вожделенный Аскольд, так долго и нетерпеливо ожидаемый и наконец удостоивший город своим концертом, «великий и могучий», как его как-то поименовал прославленный г-н Кушанашвили, — этот самый Аскольд опаздывал уже почти на час. Настоящий скандал. Среди публики уже начал вызревать и оформляться, проклевываться, как поздний птенец в яйце, глухой рев негодования. Кое-где уже мелькали перекошенные гневом и различными вредными для здоровья субстанциями, как-то алкоголь и наркотики, лица и исторгали из себя крики: