Виктория Вита - Ягодный возраст

– Возьмите и, хотя бы просто подержите его, пожалуйста, деточка, чтобы я не испытывала чувство неловкости, выпивая коньяк в одиночестве.

Я взяла бокал, согретый её рукой, и мы, не чокаясь, без тоста выпили. Она продолжила свой монолог:

– Я думаю, моя деточка, что этот «кашемир», как вы его окрестили, наверняка найдёт вас. Он, как мне кажется, весьма неординарный человек, а следовательно, не должен пропустить такую женщину, как вы. И вы будете большой умницей, если останетесь такой, какая вы есть на самом деле. Не старайтесь быть лучше или хуже, чем в действительности. Может быть, это тот счастливый случай, который каждому из нас хотя бы раз в жизни предоставляет судьба. Если же, паче чаяния, он больше не объявится, то и печалиться не стоит. Опять же, деточка, одно из ваших любимых выражений – «всё, что ни случается, к лучшему», здесь как нельзя более чем к месту. Мир не совершенен, и не всегда достойные встречают достойных, но поверьте, не это самое ужасное. Значительно страшнее, если мы за достойного ошибочно принимаем человека мелкого и ничтожного, а блестящая мишура из слов и роскоши не дает возможности вовремя это понять. Подобного даже врагу не пожелаешь.

Если говорить о вашем Тимофееве, здесь тоже не всё так просто. Мы с вами, деточка, не знаем, чем он жил и как он жил, но он прожил долгую жизнь, а всё хорошее, к сожалению, рано или поздно заканчивается. В конце своего пути он встретил вас, и вы были с ним добры и терпеливы. Вы для него сделали, и это, я думаю, соответствует действительности, больше, чем кто-либо, а особенно в конце жизни. Неужели, деточка, вы не понимаете, что он, так страдая, смог столько прожить только ради того, чтобы иметь возможность видеться с вами по этим чёртовым пятницам? Этот человек уходит из жизни влюблённым, а значит, счастливым, и, кроме того, уходя, он знает, что был нужен. А не в этом ли действительный смысл жизни – быть нужным, и особенно нужным любимому тобой человеку?

Она замолчала, молчала и я. Ни одна из нас не хотела говорить первой, чтобы не разрушить атмосферу грустной нежности, созданной её словами.

Огромные напольные часы бархатно пробили три раза и сообщили, что уже пятнадцать ноль-ноль и пора бы и честь знать, то есть собираться в обратный путь.

– Спасибо вам, Соломея Мефодьевна. Спасибо, что выслушали, что очень много хорошего сказали. Правда, ещё немного, и у меня развилась бы мания величия, но, может, это и к лучшему, а то совсем комплексы неполноценности задавили.

Я с удовольствием потянулась в кресле – все неприятности ушли в прошлое, это уже произошло и пережито, а значит, пора забыть. Ох, пора идти, а как не хочется! Но долг прежде всего, надо работать. Сейчас вернусь в поликлинику, отмечусь и сдам карточки, затем магазины, и домой, а там моё Счастье и моя Радость Вадимушка и замечательный, урчащий, как трактор, сиамский кот Кося. Всё, хочу домой! Хочу праздника!

– Вот такой, деточка, вы мне и нравитесь. Умница! Но подождите, а как же пироги с капустой, рисом, яблоками? Мои-то, Максим с женой и детьми, лишь на следующей неделе из Штатов приедут. Эх, – она горестно вздохнула, – будь моя невестка чуть похуже, чем она есть, уж точно бы их развела. Вы с Максимом так подходите друг другу, он не Митя, мой младший, который живёт «без царя в голове», – и она, поднимаясь из кресла, опять горестно вздохнула.

Пока я одевалась в коридоре, она быстро нырнула на кухню и, продолжая сетовать на своего младшего, начала шелестеть бумагой. Я ещё не успела надеть ветровку, а Соломея Мефодьевна уже показалась в коридоре с бумажным пакетом в руках.

– Это пироги, – сообщила она, запихивая пакет в мою необъятную сумку. – Пусть Вадимушка порадуется, а то, раз бабушки нет, а маме некогда, получается, что ребёнок без пирогов растёт, а так не должно быть. Вот, – сказала она гордо и с трудом застегнула мою сумку.

Мы дружно, как сговорившись, посмотрели на мой значительно раздавшийся в боках баул, который я называю «дамской сумкой», а Соломея Мефодьевна – «тихим кошмаром», и, не выдержав, громко расхохотались.

Я с чувством чмокнула её в душистую щёку и, пообещав заглянуть к ней вместе с Вадимом во время отпуска, подхватила заметно потяжелевшую сумку и потянула на себя ручку входной двери.

– Забыла спросить вас, Соломея Мефодьевна, а кто сейчас живёт в двенадцатой квартире?

– К сожалению, не знаю, деточка. После того, как старик Иваницкий в прошлом году умер, так его дети квартиру сразу и продали. А уж как имущество делили, так это весь подъезд слышал, и как им не стыдно было? Вроде потом «новые русские» сюда въехали. Ремонт почти полгода шёл, а сейчас стало тихо. Никого не видно и не слышно. А что, деточка, что-то случилось?

– Нет, нет. Просто в былые времена туда почти через день ходила, а за последний год ни разу. Вот как-то и вспомнилось.

Ещё раз попрощавшись, я наконец покинула этот уютный уголок. Закрыв за собой дверь, развернулась лицом к лестничной площадке. Напротив была двенадцатая квартира, где полтора часа назад была приоткрыта дверь. Надо только поднять глаза и убедиться, что всё в порядке и дверь, конечно, закрыта, а затем, сделав соответствующие выводы (нервы, матушка, всё нервы), всё же отказаться от детективов и вернуться к умной, доброй, классической литературе (этим и займусь во время отпуска).

Глубоко вздохнув, я решительно подняла глаза. Дверь двенадцатой квартиры была открыта почти настежь. Мои ноги сразу налились свинцовой тяжестью, ладони покрылись каким-то противно липким потом, дыхание стало частым и прерывистым, а сердце колотилось с такой силой, что, казалось, оно сейчас выскочит и, как резиновый мячик, поскачет по ступенькам, как можно дальше от этого места.

Кровь немилосердно пульсировала в висках, вбивая в мозг: «Уходи! Уходи отсюда, и чем быстрее, тем лучше! У тебя и так куча проблем, зачем ещё искать на свою голову?»

Так, надо взять себя в руки и… и быстро удрать отсюда, мелькнула ехидная мыслишка, которую я тут же прогнала, и, собрав всю силу воли в кулак, войти и посмотреть: может быть, кому-то стало плохо, и он не может позвать на помощь.

Я решительным шагом человека, первый раз вставшего на протезы, двинулась навстречу неприятностям.

Хорошо, если это будут только неприятности, а вот если чем-нибудь тяжёлым получу по голове за своё нездоровое любопытство, то в лучшем случае отпуск проведу в нейрохирургии с черепно-мозговой травмой, ну а в худшем меня уже никогда не будет мучить любопытство.

С такими «весёлыми» мыслями, «бодрым» черепашьим шагом, я вползла в «нехорошую квартиру».

Коридор был большой и достаточно светлый за счёт солнечного света, идущего из дверных проёмов комнат и зеркальных панелей встроенных стенных шкафов. На полу валялось несколько пар мужской и женской обуви различного фасона, но явно одинаковой безумной стоимости. Особенно выделялись дамские домашние туфли ядовитого розового цвета с такого же цвета огромными пушистыми помпонами.