Мария Мусина - Охотничий билет без права охоты

Здесь Матильда с недоумением косилась на окружающих псов, издающих столь неприятные звуки, и старалась держаться подальше от себе подобных. Если бы Мотя могла, она, несомненно, закрыла бы уши лапами. Но собака – существо природное. Ей и в голову не приходило самостийно корректировать действительность, раз уж действительность такова и от нее не удалось вовремя скрыться. Бедная Мотя!

Данная притравочная станция предназначена для норных собак. Каковыми являются: таксы, фокстерьеры, вельштерьеры (невыросшие эрдельтерьеры) и ягдттерьеры. Ягдттерьеры – невзрачные маленькие собачонки, черные, с короткой шерстью, похожие на облезлую дворняжку. Ягдты голосили особенно злобно, заводясь с полоборота. Какой-то сердобольный таксятник посоветовал мне держать свою собаку подальше от них:

– Провокаторы. Куснут исподтишка, такса в ответ огрызнется, а они на нее уже тогда, вроде как, с полным правом набрасываются, мол, на нас напали. Подлая собака – ягдт.

Я тревожно посмотрела на поникшую Мотю, взяла ее на руки, крепко прижала к себе.

– Но ягдта дома иметь, – зацокал языком рядом стоящий хозяин фокса, – работать не надо, он тебя прокормит. В охоте собака универсальная: хошь на кабана, хошь на птицу, хошь на волка, хошь, вот, на лису.

– Что верно, то верно, – нехотя признал таксятник, – но не для души.

– Не, не для души, – поддакнут фокстерьерщик, – не по этому делу, нет.

Я посмотрела на часы – через десять минут должна начаться выводка. Пора плестись на поле. Здесь уже веревочками обозначены два ринга: у одного толпятся таксы, поодаль – ягдттерьеры.

Ягдты, как им и свойственно, пакостными, звонкими голосишками лают друг на друга и вообще – на весь мир. Таксы общаются интеллигентно: приветливо и доброжелательно. Они рады друг другу. Их хозяева – тоже. Наконец, не таясь, все они могут обсудить волнующие их эстетические проблемы.

– И все, все, что она делает, посмотрите, наполнено неизъяснимым изяществом, – говорила, счастливо улыбаясь, яркая блондинка, указывая на свою медного цвета таксу, которая, раскорячив задние лапы и подняв хвост, писала в сторонке. – Какие линии! Какая пластика! Балет! Настоящий балет!

Все понимающе и одобрительно кивнули: мысль, тайно посещавшая таксятников в часы уединенных прогулок, без обиняков высказана публично. И от этого каждый чувствует себя понятым и признанным в самых что ни на есть сокровенных чувствах.

– А какие у них одухотворенные физиономии, – кивнул головой мужчина лет пятидесяти, обращая внимание собравшихся на такс, вынюхивающих траву и интимные места друг у друга, – потрясающее соединение природного ума, энергичности и тонкой душевной организации.

Мимо проходящий ягод, злобно натягивая поводок, зашелся в бешеном брехе. Таксятники с презрением и брезгливостью посмотрели на него, но, встретившись снова глазами друг с другом, заметно потеплели лицами.

– А, уж какие они умные! – слышится снова. – Моя, чуть ее начнешь ругать, в обморок падает. Первый раз я перепугалась до смерти: лежит, лапки вверх задрала, глаза закатила, не дышит, не шевелиться… Вот такая притвора.

– Да, да, – радостно соглашались таксятники, – это им свойственно.

– Спит мой, конечно же, со мной под одеялом…

– Да-да-да, – смеются присутствующие, – они такие. У нас – то же самое…

– Моя вообще считает, что это я у нее угол снимаю. Ну, ничего. Терпит меня пока. Любит, наверное, – улыбчивая дама в синей нейлоновой куртке ласково поглаживала подбежавшую черно-подпалую таксу, – потерпи, потерпи, сейчас начнут, я понимаю, тебе надоело, потерпи, роднуля…

Начали, как водится, с кобелей. Чопорно шли хозяева по рингу, делая круг за кругом. Их таксы, сбиваясь с шага, тянулись друг к другу, писали и какали по дороге и совершенно наплевательски относились к судьям, в отличие от своих хозяев, которые подобострастно и одновременно с вызовом заглядывали в глаза арбитрам.

– Почему, собственно? – сварливо «возникала» нейлоновая дама, – почему вы меня назад передвигаете?

– Потому что вы эксперту зубы не показываете, – говорила экспертша строгим ровным голосом. – Мы судим по международным стандартам. По международным стандартам, если собака эксперту на ринге зубы не показывает – сразу балл снимают.

– А почему, собственно, мы вам должны свои зубы показывать? Вы нам, в сущности, совершенно чужой человек, – продолжала недоумевать дама.

– Потому что, – экспертша начала заводиться, но все еще сдерживалась, – охотничья собака должна быть доброжелательна ко всем людям без исключения. Я вообще имею право забраковать вашего кобеля. То, что он зубы не показывает – это изъян в породе.

– Изъян в породе!? – взвизгнула оскорбленная до глубины души нейлоновая дама. – Да мы самые добрые в мире! Мы – добрые! Но не до такой де степени, чтобы здесь стриптиз публичный устраивать! Зубы – это интимное!

Вторая девушка-судья между тем подошла к песику нейлоновой дамы, спокойно открыла ему пасть и проверила прикус.

– Вот и хорошо.

– А вы тренируйтесь, – не сдавалась первая экспертша, – просите кого-нибудь из прохожих на улице зубы собаке посмотреть. Охотничья собака должна всем беспрепятственно зубы показывать.

Ягдты ходили по соседнему рингу, лениво побрехивая. Вели их исключительно мужики. В отличие от хозяев такс ягдшатники держали собаку эксклюзивно из соображения практического применения. Оно и понятно: кто же будет держать такого злобненького, неказистого на вид пса для услады души? То ли дело такса. Красавица!

Матильда тоже с большой неохотой показала экспертше зубы, но получила по экстерьеру «очень хорошо» – высшую оценку для молодняка. Мне незамедлительно выдали грамоту, где крупно было напечатано: «Ольга Звонарева. Сука. Оч. хор.». Чуть помельче указывалось, что к этому диплому кое-какое отношение имеет и такса по кличке Матильда. Которая, впрочем, никак не реагировала на получение почетной награды, поскольку устала от волнений и обилия новых впечатлений.

Недалеко от ринга толпились мужики с собаками, обсуждали выводку, хвастались своими псами.

– Твоя-то ничего, собака. Только беднокостная больно, – попенял молодому, коротко стриженному парню мужик странного вида.

На странном мужике была старая, засаленная, потрепанная донельзя телогрейка, из которой тут и там торчали пожелтевшие клочья ваты, а голову венчала импозантная широкополая черная шляпа.

– Поклеп! – возмутился его визави. – Клеветнические измышления!

– Косточки слабоваты, слабоваты, – настаивал на своем обладатель заслуженной телогрейки, – узковата, узковата ваша барсучка.

– Может, и узковата, – не устоял коротко стриженный, – зато азарт какой! Какое рвение! А ваша, ваша-то вон, в кобелиных ладах, грубая, мужиковатая…