Татьяна Арбузова - Дети царя Салтана

– Глазами,– в той же манере ответила мне подруга, только вместо улыбки у нее получился оскал.

– Но,– снова накрыл ступор Виктора Павловича.– Глазами смотрят, видят, наблюдают, а не думают или догадываются.

– Не важно,– не приняла близко ни к сердцу, ни к какому иному органу слова мужчины Ирина,– Идемте дальше. Нельзя терять ни минуты.

И она выбежала, чтобы начать спуск. За ней тут же шмыгнул Саввка, и медленно вышла Мила. Мы же, переглянувшись с Виктором Павловичем, последовали их примеру, немного задержавшись.

– Знаете, Татьяна, я все больше и больше поражаюсь Ирине,– начал было мой спутник, когда мы спускались, и замолчал, подбирая слова.

Я улыбнулась, понимая, что Виктор Павлович пытается до меня донести. Но так, как я шла впереди, и улыбки моя была недоступна для его видения, то, видимо, опасаясь моей реакции, он замялся, сканируя свой мозг в поиске самого безобидного описания, которое бы охарактеризовало подругу.

– Ее примитивности,– выпалил он, радуясь, что смог удачно подобрать замену слову «глупость».

– Я бы сказала «непосредственности»,– решила я уточнить и заодно заступиться за Ирину, зная ее лучше.– Просто она, когда говорит, не думает о значении слов. Мы с друзьями уже привыкли и даже начали ее понимать. Ничего. Со временем и вы привыкните. Иного выхода то все равно нет.

Я остановилась, чтобы с сочувствием посмотреть на Виктора Павловича.

– А-а-а,– обреченно протянул он.– Понимаю. А как долго длиться период привыкания?– засуетился Виктор Павлович, потирая от волнения ладони и стараясь не смотреть мне в глаза.– Нет, я не то, чтобы имел, что-то против, просто мне необходимо знать…

Не успел он закончить, как раздался оглушительный крик той самой особы, о коей у нас велась такая многозначительная и содержательная беседа. У меня из головы улетучилось все, кроме страха. Испугавшись, что с Ириной, судя по силе ее развернувшейся диафрагмы, случилось что-то серьезное, мы с Виктором Павловичем, перескакивая через две ступени, одолели остаток лестницы за несколько секунд.

Остановленные спинами Саввки и Милы, в которые мы врезались с разбегу, я тут же нашла глазами Ирину. И картина, разверзшаяся передо мной, породила массу вопросов, на которые мне тут же захотелось получить ответы.

– Что она делает?– смогла я спросить, едва отдышавшись от спринтерского забега.

– Ползает,– вполне миролюбиво дала объяснение Мила.

– Зачем?– внимательно следила я за подругой, которая передвигаясь по полу, то стучала по нему, то прикладывала ухо.

– Ищет дверь в подземелье,– теперь дал разъяснение Саввка.

– А кричала почему?– отошел от одного потрясения Виктор Павлович, рискуя получить новое.

– Коленку ударила, когда на колени падала, а там камень оказался,– сменяя Саввку, снова вступила в разговор Мила.

– Большой?– сдерживалась я, чтобы не подойти и не пнуть Ирину.

– Кто большой?– не поняли меня сразу Саввка и Мила.

– Камень. Большой?– скрипела я уже зубами от злости на подругу.

– Нет,– замотал головой мальчик и поднял к моим глазам руку, пальцами показывая размер камня.– Вот такой.

Глянув, я оценила степень «трагедии» и процедила сквозь зубы:

– А судя по крику, она не стукнулась, а ее, как минимум, придавило. И не таким, а раз в тысячу большим булыжником.

– Ничего, Татьяна,– засмеялся Виктор Павлович.– Вы к этому скоро привыкнете. Вам, в отличие от меня, ждать осталось гораздо меньше, ведь вы и знакомы дольше.

Мы еще постояли немного. Наконец, с пола поднялась Ирина и вынесла вердикт:

– Здесь двери нет!

– И никогда не было,– в тон ей произнес Виктор Павлович.– Уж это я знаю точно, потому что лично принимал участие в строительстве каждой башни.

– Как нет?– удивилась подруга.– Да быть такого не может. В любой башне должна быть подземная камера для пыток.

– Пыток,– восторженно или испугано, я не поняла, прошептал за Ириной Саввка.

– Зачем пыток? Каких пыток? С чего ты взяла?– нет, может, мозг Виктора Павловича когда-нибудь и начнет воспринимать Ирину спокойно, если, конечно, доживет, но не сейчас, это точно.

– Я в кино видела,– с детской непосредственностью возвестила подруга.– Там всегда такие имеются.

– А кого в них пытают?– теперь стало понятно, что Саввка не испугался, потому что не сводил с Ирины восхищенных глаз.

– Ну, не знаю, – задумалась подруга, приложив правую ладонь ко лбу.– Врагов, наверное.

– Ух, ты! Врагов! Пытают!– мальчик вплотную приблизился к Ирине.– А ты расскажешь мне про этот фильм?

– Обязательно,– вышла та из задумчивости и засуетилась,– Если вспомню, а пока нас ждут еще четыре башни,– и она вытянула перед собой руку.– Вперед!

Проявляя завидную активность, Ирина пулей вылетела на улицу. Не отставая, за ней выскочил и Саввка.

– Ой,– громко выдохнула Мила.– Только ради Ксюхи.

Мне тоже захотелось ойкнуть, но я, вовремя, вспомнила, что я с Ириной и пресекла в себе это желание, чтобы не подвести подругу, которая и без того запомнится в этом доме навсегда. Может даже напишут ее портрет и повесят на стену!

Виктор Павлович, по уже понятной мне причине, промолчал и вышел за Милой. Не стала задерживаться и я.

Вторая башня оказалась копией первой. Поднимаясь по таким же, каменным ступеням, мы с Виктором Павловичем, разговаривая, не торопились.

– Подождите,– словно молнией ударила меня мысль по голове, и я остановилась.– Когда шел разговор о записках, которые подбрасывали Ксюше, вы сказали такую фразу: « Как и мне». Что это значит? Вам тоже угрожали?

– Лучше бы мне угрожали, чем ей,– грустно произнес он и точно так же вздохнул,– Знаете, Танечка,– употребил он мое имя с уменьшительно-ласкательным суффиксом, от чего по всему моему телу набежавшей волной разлилось тепло.– Мы с Ксенией не общались с тех пор, как разошлись с ее матерью.

– А разве это не вы бросили ее?– перебила я его, удивившись.

– Нет,– посмотрел он на меня.– Это было обоюдное решение.

Виктор Павлович отвернулся и уставился в узкое окно, возле которого мы сделали привал. Пока он молчал, поглощенный воспоминаниями, я рассматривала его. Сегодня его выбор в одежде пал на легкую, светло-коричневую рубашку, спортивного кроя и бежевые льняные брюки. На ногах его красовались шикарные темно-коричневые мокасины, которые явно были сделаны из натуральной кожи и стоили, по моим доходам, целое состояние.

– Вы в курсе, сколько строился этот дом?– повернулся Виктор Павлович ко мне, как раз в тот момент, когда я приценивалась к его обуви,– Почти сорок лет. Я вошел в эту семью, когда фундамент дома уже был. И с тех пор, сколько себя помню, мы все строили и строили, и строили. Зарабатывали и строили. Строили и снова зарабатывали. Как у нас еще Ксюха-то получилась, удивляюсь. У нас же совсем не было свободного времени. Сначала меня это угнетало, а потом привык. Захар Петрович сам никогда не унывал и нам умел внушить оптимизм. Так жизнь и проходила. И, казалось, так и должно быть. А потом мы его построили. И жить бы нам всем в нем и горя не знать, но стало как-то не так. Словно что-то потерялось, ушло из жизни, оборвалась нить, связывающая нас в одно целое. Я с головой ушел в работу, у меня стало получаться, я открыл свое дело, появились деньги. А, вот, с Машей, наоборот, все рухнуло. Нам стало скучно, мы стали совершенно чужими. И однажды мы с ней, вместе, приняли решение, что пора разводиться. Я уехал и с головой окунулся в бизнес, а она никогда не давала о себе знать.