Петер Аддамс - Обезглавленная Мона Лиза

В Париже они остановились в довольно дорогом отеле, заказали номер с ванной и записались в гостевую книгу как супруги Садуль. Десять франков чаевых, и администратор сыграл роль священника, благословляющего брак.

Такое счастливое начало задуманной аферы придало Леоре уверенность. Да и влюбленный месье Мушар так основательно тряхнул мошной, что она, ухоженная в первоклассном косметическом салоне, одетая в первоклассном ателье, превратилась в обольстительную даму. Будь у нее заурядный вид, Де Брюн, вероятно, просто вышвырнул бы ее на улицу или сунул бы ей за фотографию Эреры сотню-другую франков, убежденный, что эта жалкая потаскушка не представляет для него опасности.

Итак, Леора пришла, увидела, победила. Де Брюн нервничал. Бегство Гранделя, потеря последней партии героина, которую идиот Винкштейн передал антиквару, исчезнувший список перекупщиков, недавние события в психиатрической клинике доктора Жюно — все это парализовало его волю. Обычно тонкий и педантичный аналитик, сейчас он утратил всякую способность соображать, поскольку просто не знал, с какой стороны ему угрожает большая опасность и как ее избежать. Что, если Гранделю удалось сколотить собственную банду? Что, если полиции удалось арестовать антиквара?

Леора представилась близкой подругой Эреры и сказала — пусть Де Брюн в этом не сомневается, — она послана одним человеком, ее компаньоном. Кто это? Ламбер? По сведениям Де Брюна, тот был стреляный воробей, вполне способный на шантаж. Вместо того чтобы продать собранный материал какой-нибудь газете, Ламбер и его любовница хотели, очевидно, предложить ему сделку. Но что они знали? И сколько это стоило?

Де Брюн придал своему лицу любезное выражение.

— Мне очень приятно познакомиться с вами. — Задумавшись, он помолчал. — Только имя Эрера мне ничего не говорит. Имя весьма редкое, я определенно вспомнил бы его.

Леора изобразила улыбку.

— Я кое-что узнала о судьбе Эреры и могу понять вашу сдержанность, месье. Она была великая актриса, — сказала Леора, рассеянно глядя мимо Де Брюна, — и то, что сейчас она оказалась в таком положении, более чем печально. Это — трагично! — Словом «трагично» бывшая натурщица очень любила выражать глубокие и возвышенные чувства.

— Что значит трагично? — наседал Де Брюн.

— Скажите на милость, месье, разве сумасшествие не трагично?

— Я так ничего и не понял.

— Вы все прекрасно поняли, — вспылила Леора. — Вы никогда не слышали о наркотике под названием героин, и никогда — о женщинах, которые, спятив, прыгают в Сену, и никогда — о клинике доктора Жюно? Может быть, вы никогда не видели и этой фотографии и не читали этого посвящения?

Она была так глупа и неопытна, что показала фотографию и даже отдала ему в руки, однако из ее поведения Де Брюн сделал совершенно противоположный вывод. Он подумал, что имеет дело с продувной бестией. Он узнал эту фотографию, сразу вспомнил посвящение, вспомнил и о загадочных обстоятельствах, при которых снимок исчез. Он подозревал, что сама Эрера во время одного из своих последних визитов — уже тогда она пристрастилась к героину — похитила его. Она потребовала назад все свои письма и прочие доказательства былой любви и нежности, узнав, кем в действительности был Де Брюн — одним из главарей парижского преступного мира.

Он до сих пор не забыл Эреру. Она относилась к числу тех редких женщин, в обществе которых он мог, не испытывая скуки, проводить долгие часы. Заметив ее пристрастие к героину, он не жалел денег и сил для ее спасения от этой беды. Когда же Де Брюн узнал, что доктор Жюно, которому он доверил Эреру, сам — наркоман и часть пациентов оставалась в его клинике лишь потому, что за высокую плату Жюно снабжал их героином, его последние надежды рухнули.

Де Брюн прекрасно понимал: если эта фотография и материал, который по его предположению — Ламбер собрал об Эрере, Жюно, Гранделе и других, будут переданы в прокуратуру и прессу, катастрофы уже не избежать.

Возвращая Леоре снимок, он холодно проговорил:

— Предположим, мне знакома эта фотография и меня, как и вас, интересует все, что произошло с вашей приятельницей Эрерой. С кем я могу связаться?

От тона сказанного, от тишины кабинета по телу Леоры пробежал озноб. Она вновь вспомнила о том, что случилось с Табором. Не столько разум, сколько инстинкт подсказал ей, что у сидящего напротив мужчины человеколюбия не больше, чем у падающей каменной глыбы. «Я — в ловушке, пронеслось в голове Леоры, — Господи, помоги мне выбраться отсюда». Но внешне она ничем не выдала себя. Стараясь скрыть дрожь, она сказала:

— Вы можете узнать обо всем… но не здесь, а сегодня вечером, скажем, в семь, в ресторане Эйфелевой башни. Фотография и все… двадцать тысяч.

Идея с Эйфелевой башней принадлежала Ожиду. Обсуждая детали шантажа, он говорил, что даже хорошо организованная банда вряд ли могла, прикончив кого-то на верхней террасе Эйфелевой башни, беспрепятственно скрыться. Путь для бегства был слишком длинным, слишком сложным.

— Хорошо, — сказал Де Брюн, — в семь часов я буду в ресторане. Но названную вами сумму я расцениваю как шутку.

Он проводил Леору до порога, идя чуть впереди, и открыл перед ней дверь как перед настоящей светской дамой.

На лестничной площадке Леора едва не разрыдалась, так велики были ее напряжение и страх.

Она твердо решила не ходить в ресторан Эйфелевой башни. Леора явственно представила себе, как ее выбрасывают из окна, как она летит с огромной высоты, почти физически ощутила удар, с которым мать-земля принимает ее в свои объятья. Нет уж, лучше она будет доить свое новое сокровище, влюбленного часовщика.

Глупая выходка Леоры заставила Де Брюна серьезно насторожиться. Добрых два часа готовился он вместе с двумя наиболее близкими своими помощниками, разрабатывая план дальнейших действий. Когда Бельфор позвонил Де Брюну, тот уже был на пути в ресторан Эйфелевой башни. Итак, затея Пери грозила провалиться. Он искусно разложил приманку, но что толку, если акулы, на которых он охотился, поплыли в другую сторону.

Получая от дедушки ежемесячно на карманные расходы немалую сумму, Ирэн легко могла позволить себе снимать комнату у своей приятельницы, одинокой женщины, пользовавшейся в Диезе репутацией набожной и высоконравственной особы. В то время как телохранитель девушки, уверенный, что она за чашечкой кофе перенимает у почтенной дамы искусство вышивки, поджидал на улице, Ирэн предавалась с Ламбером любви в постели благочестивой мадам Женвуа.

В его обществе Ирэн была обыкновенной ласковой и нежной девушкой, однако он видел, как уже портится ее характер. Сознание того, что в скором времени она станет самой богатой женщиной Франции и у нее не будет неисполнимых желаний, определяло ее поведение. Если ей что-то не нравилось, она заявляла об этом так же резко, как и ее дедушка, яростно ненавидевший людей. Будучи не права, она продолжала настаивать на своем до тех пор, пока ее воля не исполнялась. Язвительными насмешками Ламбер старался подавить у нее приступы себялюбия, и чаще всего это ему удавалось.