Анна Ольховская - Дрессировщик русалок

– Дурак ты, Петер, – осклабился МакКормик. – И в первую очередь потому, что остальных такими считаешь. Ты бы оглянулся, что ли. Дернешься – вам прострелят ноги. Пока только ноги, тела нам еще нужны. Она, – кивок в мою сторону, – инкубатор, ты – склад неплохого биоматериала. Вижу, амфибия все еще в отключке, значит, мой препарат действует безупречно, несмотря на твои дилетантские попытки помешать. А что с девчонкой? – нахмурился он. – Неужели спит? Я должен ее осмотреть!

– Стручок свой осматривай на предмет венерических заболеваний, – процедила я. – А к моей дочери ты больше не прикоснешься! Не подходи! – Я судорожно сжала электрошокер, поддерживая Нику одной рукой.

– Да ради бога, сама тащи ее за колючку, – пожал плечами ушлепок. – Не захотели жить в цивилизованных условиях – будете гнить в бараке. А твою девчонку придется держать на транквилизаторах, пока мы не отловим всех индиго. Как показал опыт, – он перевел взгляд на безвольно повисшее на плече Петера тело, – это наиболее результативный в данном случае метод. Все, пошли на выход.

Мы повернулись и обнаружили, что МакКормик не блефовал, – у нас за спиной действительно стояли двое с автоматами.

Один из них подошел к нам и отобрал все накопленное за эту ночь оружие. Отдай, это моя добыча!

А потом нас погнали на улицу, направление движения задавали тычками в спину, отчего идти, не спотыкаясь, было все труднее.

Менгеле и МакКормик решили, видимо, лично убедиться в том, что нас доставили куда нужно, и всей гоп-компанией сопровождали нас, оживленно обсуждая по пути планы в отношении Ники и моего еще нерожденного сына.

Прямо скажем, планы были премерзостные, но меня это словно не касалось. Тот самый ужас, который гнал нас из здания наружу, достиг своего апогея, я едва дышала, спотыкаясь все чаще. Петер даже не пытался мне помочь, потому что сам еле шел. Да и милая болтовня за спиной постепенно стихла.

– Стивен, ты чувствуешь? – В голосе Менгеле скрипнули тревожные нотки. – Земля как-то странно дрожит. И эта тишина в лесу – она напрягала меня еще с вечера. Но в бассейне Амазонки никогда не наблюдалось повышенной сейсмической активности, и вулканов здесь нет. Странно, что бы это могло быть?

– Черт его знает, – пожал плечами ушлепок, зябко поводя плечами, – висит в воздухе что-то такое, давящее. Может, ураган какой-нибудь приближается?

Мы как раз подошли к воротам, ведущим за колючую проволоку. Из будки выбежал охранник, торопясь пустить на подотчетную территорию руководство. Он вцепился обеими руками в створку, намереваясь распахнуть ее, но внезапно его взгляд что-то увидел у нас за спиной. И даже в неярком свете фонарей было видно, как лицо охранника мгновенно выцвело, глаза остекленели, а из полуоткрытого рта потекла слюна.

А земля содрогалась все сильнее, от ее дрожи начали падать и ломаться деревья. Или… Или их ломало что-то другое?..

К хрусту падающих деревьев прибавился странный грохочущий шорох. А потом кто-то закричал. Страшно, пронзительно. И загремели автоматные очереди, одна, другая, третья, их становилось все больше, они сплетались в немыслимый звуковой клубок, в котором появились и мощные нити взрывов.

Я очень не хотела оглядываться, очень. Потому что знала, чувствовала – там, за спиной, происходит что-то немыслимое.

Что-то, заставившее хладнокровного Менгеле издать полузадавленный вскрик ужаса.

Прижав к груди вялое тельце дочери, я все же повернулась…

Я много чего видела в своей жизни – и страшного, и невозможного, и магического, и порой фантастического. Но никогда раньше меня не парализовывал такой липкий, атавистический страх, от которого не было спасения. Он поглотил все чувства и эмоции, он нокаутировал разум, он лишил воли.

«Не смотри туда, Маугли, не надо».

«Вы видите меня, бандерлоги?» – «Да, великий Каа».

По поселку метались обезумевшие бандерлоги, сжимая в лапках бесполезные пукалки. Потому что ни автоматы, ни базуки, ни гранатометы не могли причинить ощутимого вреда выползавшему из леса чудовищу.

Я слышала легенды о гигантских анакондах, живущих в бассейне Амазонки. Но разнообразные ученые всегда о-о-очень авторитетно насмехались над подобными байками, научно доказывая невозможность физического существования рептилии такого размера. Ну что вы, господа, какие еще три метра в диаметре, это же нонсенс! Змея не может вырасти до таких размеров, ей попросту не хватит еды!

Три метра? Три метра?! А хрен знает сколько не хотите?!!

Идентифицировать размеры надвигающегося монстра я не могла. Ломая деревья, словно зубочистки, давя дома, машины, людей, в поселок вползала анаконда толщиной с девятиэтажный дом.

И те, кто сдуру заглянул в ее глаза, прекращали беготню и замирали на месте, покорно ожидая приближения смерти.

«Мы видим тебя, Каа».

«Не смотри туда, Маугли, не надо».

Вдруг обнаружилось, что рядом с нами больше никого нет. Мы с Петером остались одни, бравые охранники исчезли в неизвестном направлении, а вот Менгеле с МакКормиком – в очень даже известном. Они садились в тот самый вездеход, на котором прибыли сюда мы.

Вот машина вздрогнула, качнулась и сорвалась с места, направляясь в противоположную от чудовища сторону. Анаконда тем временем утюжила главное здание, которое мы так вовремя покинули.

Внезапно Михар, которого Петер опустил на землю, сел и вполне осмысленно посмотрел на почти скрывшийся за деревьями вездеход. И в то же мгновение гигантская змея с невероятной скоростью метнулась вслед автомобилю. Страшный удар – и мощный вездеход превратился в уродливый блин.

Ника тихо вскрикнула и что-то прошептала. На совершенно чужом, незнакомом языке. Ей ответил Михар.

Это они управляли этим монстром. Все они. Объединив усилия.

Индиго. Новая раса.

– Анхен, ты делать неразумно! – От возмущения Петер снова стал похож на основной компонент кетчупа. Если бывают, конечно, конопатые помидоры с огненно-рыжей шевелюрой. – Зачем ты ходить так далеко одна? Ты иметь восемь месяцев беременности, не очень хорошее здоровье и ужасный упрямый характер! А если бы что-то происходить?! Здесь же ходят дикий зверь! Что смешное я говорить?

– Петрушкин, ты вообще говоришь очень смешно, в целом, – я старательно заталкивала улыбку обратно, пытаясь втянуть разъехавшиеся щеки, но получалось плохо, уж очень забавно выглядел сейчас мистер Возмущение.

– Я учить русский всего половина года, – засопел рыжий. – А все признавать, что этот язык – самый трудный. Почти.

– Ты молодец вообще-то, – я чмокнула приятеля в конопатую щеку. – Способный. Мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы освоить немецкий хотя бы наполовину так, как ты – русский.