Александр Звягинцев - Куда смотрит прокурор?

– Экий вопиющий мужской шовинизм. Видел бы ты наших студентов мужеского пола! Послушал бы их откровения!.. Боюсь, дорогой мой, ты просто не очень представляешь себе женщин, их внутренний мир…

– Может быть, – не стал спорить Шкиль.

Но невольно вспомнил разговор с московским приятелем, работающим в одной очень продвинутой рекламной компании. Денег там крутится много, тратятся они легко. Молодых женщин среди сотрудников тоже в избытке. И все современные, «без комплексов». Уже привык, рассказывал приятель, к регулярному отбору девиц на свободные должности. «Представляешь, пятьдесят качественных телок дефилируют перед тобой и каждая готова на все прямо немедленно? – продолжал приятель. – У моих сопливых начальников особый шик, придя утром на работу, бросить на стол какой-нибудь глянцевый журнал с роскошной девицей на обложке и небрежно обронить: „Мой товар. Уже вторую неделю пялю эту овцу“.

В соседнем кабаке во время обеда ничего не стоит познакомиться с офисной девицей из другой «продвинутой компании», договориться насчет ужина, а после ужина тут же и поиметь. Качество девицы прямо соотносится с кабаком и со счетом за обед. Чем круче кабак и счет, тем качественнее девица, тем охотнее они идут на контакт.

После работы вся контора валит в «свой» бар по соседству – там бухают и обсуждают всякие неформальные рабочие моменты. Если не успел в обед, можешь снимать тут же, практически любую, они для того и приходят. Причем речь не о шлюхах, а об обычных девицах из офиса, которые в штатном расписании именуются менеджерами, консультантами, маркетологами… Среди них немало таких, которых предоставляют клиентам и партнерам в качестве отката за выгодный контракт.

«И ни разу, – грустно заключил приятель, – я не встретил симпатичную мне женщину. С которой возможна душевная близость, с которой хочется просто быть, а не „пялиться“… А может, просто все эти девицы так иссушили мой мозг, истоптали душу, что всюду мне мерещатся уже только они?»

– Знаешь, я очень хорошо представляю себе будущее этих твоих девиц… – обратился Шкиль к Василисе. – Их будущих мужей!.. Семьи… Они каждый день проходят перед моими глазами. Одна моя клиентка рассказала: «Живу с мужем, как Анна Каренина, – не записана, не прописана, денег не дает». А другая написала: «Муж меня не бил, он только обругал меня нецензурными словами полового назначения, взял за волосы и пригласил домой. В результате чего я лежу в больнице…» Вот такой таинственный внутренний мир, о котором ты говоришь.

– Ну, это ты придумал!

– Такое не придумаешь. Вась, а что тебя вообще занесло в этот дурацкий техникум? Не понимаю! Если речь о деньгах, можно придумать что-нибудь поделикатнее…

– Артур, а ты помнишь «Вишневый сад»? – вдруг спросила Василиса.

Чуть помедлив, Шкиль уточнил:

– Сад натуральный или чеховский?

– Пьесу, конечно.

– Ну, как же… Многоуважаемый шкаф… Что там еще? Ах да! Человека забыли…

– А ты помнишь Лопахина?

– Который сад купил? И стал его рубить?

– С этой пьесой у Чехова как-то странно все сложилось. Он упрямо твердил, что написал комедию и не понимает, почему ее играют как драму или даже трагедию. Но ее играли и играют именно так – как драму! Во все времена, при любой власти…

– А ты поняла почему?

– Да что там понимать! Что может быть веселого и смешного в исчезновении мира, в котором ты рос и который тебе близок!

– А Чехов, значит, этого не понимал? – аккуратно, чтобы не обидеть искренне, как ему показалось, взволнованную Василису, пошутил Шкиль.

– Просто он был увлечен другими идеями. Прогрессивными, революционными. Он хотел вывести нового героя, за которым будущее. И потому сердито объяснял всем, что в Лопахине написал не какого-то там капиталистического хищника, а нового человека – делового, но с «тонкими, нежными пальцами, как у артиста»… Он хотел в Лопахине явить публике что-то новое, совершенно непохожее на купцов Островского, всяких там самодуров и грубых хищников, и… Не получилось! Никто не смог такого Лопахина, который виделся ему, достоверно сыграть. За сто лет! Пробовали – не получается, фальшь прет, нелепость очевидная. То же и с объявлением пьесы комедией. Да, герои смешные, жалкие, неуклюжие, сплошные несчастья и недоразумения, болтают, ничего не делают, но симпатии-то все равно на их стороне, потому что им сочувствуешь. Потому что с ними уходит грустная красота жизни. И Лопахиным, хватившим топором по вишневым садам, любоваться совсем не хочется. Ну не получается никак!

Шкиль задумался. В словах Василисы, судя по всему, был какой-то важный для нее смысл.

– И потому зрители в душе всегда над героями «Вишневого сада» будут тихо грустить, а Лопахина воспринимать как хищника, погубившего остатки чего-то недоступно прекрасного. Хоть с тонкими пальцами, хоть без…

Василиса замолчала.

– Я должен принимать это как аллюзию? – разыгрывая обиду, догадался Шкиль. – Этакий тонкий намек на толстые обстоятельства?

– Не сердись. Но ведь многие не могут воспринимать тебя иначе.

– Ясно, значит, я – хищник, раздирающий кровавыми лапами что-то невыразимо прекрасное! Может, напомнить, каким оно было, это невыразимо прекрасное прошлое?

– Не надо. Мне просто кажется, что ты не понимаешь, как многие в городе относятся к тебе…

– И как?

– Настороженно. С предубеждением.

– Что значит – многие?

– Ну, прежде всего – отец. Это уже много.

– А ты? Ты тоже побаиваешься меня?

– Нет, я, пожалуй, нет. С некоторых пор. Но, Артур…

– Что, Василиса Жановна, что?

– Ты бываешь как-то по-американски прост.

– По-американски… Может, ты объяснишь, что это значит?

– Ну, как тебе сказать… Я вот как-то прочитала: американцы, много дней бомбившие Афганистан, в том числе и в дни священного месяца Рамадана, сбрасывали на афганцев с тех же самолетов пирожные и конфеты. Потому как после Рамадана мусульмане по традиции угощают друг друга сластями. Вот и они решили их угостить. Для ума американского – это нормальный ход. Для ума более эмоционального и этически развитого тут безобразная грубость и тупое презрение к людям. Или циничное издевательство. Но как им, американцам твоим, это объяснить?

– Эти пирожные – их ели?

– Но разве дело в этом?

– Нет, ты скажи, их ели или не ели?

– Кажется, ели…

– Не кажется, а точно ели. Тогда в чем проблема? Нет, не надо на меня махать руками! Я понимаю, что сделано грубовато, но ведь работает! Действует. Что поделаешь, у каждого свои сильные стороны. Одни чувствительны, как чеховская горничная, которая, помнишь, чуть что – в обморок падала. А другие грубы, бесчувственны, но способны добиваться своего. Все разные и все не равны.