Иоанна Хмелевская - Зажигалка

Вольницкий выбрал кофе, за ним легче говорится, можно сделать вид, что приехал коснуться лишь ничего не значащих вещей. Да вообще-то оно, по сути, так и было.

Отхлебнув кофе и вздохнув, он начал:

— В воскресенье вы играли в теннис с Мирославом Кшевцем.

Хозяин дома сразу перестал приветливо улыбаться и озабоченно вздохнул:

— О, холера! Никогда не известно, что принесет день грядущий. Знай я, что его в тот день кокнут, ракетки бы не взял в руки. Но богом клянусь, от меня он живой уезжал! У меня и свидетели есть.

Вольницкий не стал задавать лишних вопросов, откуда, мол, ему стало известно о трагической гибели Мирослава Кшевца. Он знал, как быстро расходятся вести о смерти людей, чем либо знаменитых. Председателю могли позвонить и двадцать человек, и даже сто. Комиссар предпочел сразу перейти к делу.

— Кстати, о свидетелях, — как можно конфиденциальнее произнес он. — Я говорю с вами откровенно, учтите, но мы располагаем данными, ч то кое-кто из свидетелей может быть и причастен…

— Да что вы! — всплеснул руками председатель,

— А вы за всех из них можете с чистой совестью поручиться? Все они — сплошь друзья покойного?

И в этот момент на террасу выплыло волшебное явление — чутко подслушивающая супруга председателя. Тоже, должно быть, спешила к утреннему кофейку, да вовремя остановилась. Супруга была очаровательна в утреннем наряде и с утренним же превосходным макияжем. На ней было наброшено нечто вроде свободного кимоно, сверкающего серебряными нитями и почему-то заставляющего предполагать, что под ним кроется нечто чрезвычайно аппетитное и привлекательное.

Мадам с ходу включилась в разговор:

— О, ни в коем случае! Ты, Владик, никогда не ручайся за всех людей. Сам честный, так, думаешь, и все остальные такие?

И, уже обращаясь прямо к комиссару, вскочившему, чтобы поцеловать милостиво протянутую ручку, добавила:

— Мы ничего не скрываем, но ведь и чужие люди видели, а откуда моему мужу знать всех, кто пялился на них тогда? Мой муж, пан старший комиссар… ах, просто комиссар? Ну, все равно, мой муж — ну словно дитя малое, уж мне ли не знать, даже головы не повернет, если кто и начнет рычать и лаять…

— Но, Люсенька…

Люсенька же молнией пролетела по террасе к бару, налила себе коньячка и уже сидела рядом с мужчинами за утренним кофе. Вольницкий еле успел занять свое место.

— Вы, пан комиссар, меня спрашивайте. Они после своего тенниса… ладно, не стану выражаться, но ничегошеньки вокруг себя не замечают. Что тут стояли и сидели знакомые — это одно, и Болек со Стефаном даже пари заключили, кто выиграет, но за загородкой много всякого незнакомого народу было. Букеляк со своим псом явился, и бедную псину до умопомрачения довел, ведь тот привык за мячами бегать, так он его еле удерживал…

С трудом изгнав из головы образ какого-то Буколяка, вырывающегося от псины, комиссар постарался сосредоточиться и не очень придираться к форме изложения хозяйки, стараясь ухватить лишь смысл. А та тараторила не переставая:

— …и ни один не заметил, как страшилка забирается в машину Мирека.

Короткий перерыв на глоток коньяка пан председатель использовал по назначению:

— Моя жена очень наблюдательна, проше пана, может быть, несколько чрезмерно, но я все фамилии сообщил тому вашему сотруднику из полиции, который тут всех нас расспрашивал…

— И вовсе не всех! Меня не расспрашивал! — взъерепенилась Люсенька. — Я даже не знала, что он здесь был и допрос проводил.

— …и всех записал, даже нашу кухарку допросил, даже нашего садовника, — пытался докончить фразу председатель.

— Да много твой Ясь знает! — презрительно бросила мужу супруга. — Геня — другое дело, она себе на уме, но из кухни мало что увидишь. А я тут была, и у меня глаза на месте! Вот там стояли машины, — показала она пальцем место, где и Вольницкий оставил свою машину. — А она сзади подобралась, согнулась, чуть не на карачках, украдкой! И ничего мне не сказали! Если бы не Геня, я бы вообще не знала, что тут проводится такое замечательное расследование!

— Но, Люсенька, ведь тебя не было, когда с нас снимали показания…

— Не было, не было! А тогда-то я была, в самый главный момент! И мог ваш мент… пардон, ваш человек немного меня подождать и расспросить.

— До полуночи подождать?

— Подумаешь какое дело, ночь, полночь, ведь дело идет о смерти человека!

Перебранку супругов Вольницкий терпеливо переждал. Уже понимая, что они вряд ли причастны к убийству, он надеялся на появление в расследовании новых моментов. Особые надежды вселяли в него претензии пани Люсеньки. Что-то эта баба заметила, а их сыщик с ней не общался.

Супруга перестала пилить мужа и перешла к делу:

— Как хорошо, пан комиссар, что вы опять пришли, я уверена, никто вам не сказал того, что я видела, все прошляпили. Слава богу, у моего мужа не было никаких общих дел с покойным, так что мне не придется ничего скрывать…

— Люсенька!..

— А ты молчи и сиди тихо. Нет, я должна признать, что в людях мой Владик разбирается, в этом ему не откажешь. Мирек, пусть ему земля будет пухом, для тенниса — в самый раз, для танцев, для любых развлечений, но к делам его подпускать нельзя! Это Владик уже давно усек.

— Поздравляю! — искренне похвалил Владика комиссар. — А то важное, что все прошляпили, это что было?

— Да что вы женщин слушаете, пан комиссар! Сплетни, простые бабские сплетни.

— Ты бы уж лучше помолчал. Такие сплетни, которые я вижу собственными глазами, уже не сплетни, а факты, или как там у вас… О! Вещественные доказательства!.. Правда?

Вольницкий с готовностью подтвердил: истинная правда.

— Слышишь? А я собственными глазами видела — уродина явилась.

— Какая уродина?

Очень довольная собой пани Люсенька так и расплылась от удовольствия и вторично наведалась к бару.

Теперь она обращалась прямо к комиссару:

— Странно, что вы не знаете. Была одна такая особа, пан Мирек часто на нее жаловался, уж она так его изводила своими приставаниями, так изводила — не знал, бедняга, куда и деться. Чего он только не делал, чтобы от нее отцепиться. Ведь с остальными своими пассиями расставался запросто, просто бросал их за ненадобностью, а эта изводила его не один год, и он никак не мог от нее отделаться. Избегал ее как мог, ничего не помогало. Следила за ним постоянно, еще счастье, если он на машине уезжал, в конце концов, трудно преследовать человека на машине. А вот когда он просто брал такси — тогда хоть пропадай. Висела на хвосте как приклеенная, и дожидалась, когда выйдет из такси. От нас он скрывал знакомство с ней, но она его выследила, и стала и сюда являться. Ну и тогда, в воскресенье, уж не знаю, на чем она приехала, но уехали они вместе. Бедняга, видно, решился забрать ее, чтобы и к нам не вломилась. Говорю вам, тогда, в воскресенье, она еще раньше сюда заявилась и где-то пряталась, и, когда они вдвоем шли с корта, вытирая пот, она за его машину спряталась и сидела за багажником, скорчившись, на корточках, старалась, чтоб ее никто не увидел, но от меня не скроешься. Я даже слышала, как она заржала… Уродина, страшила, вы не представляете, пан следователь, до чего ж она страшна! И тут она заржала…