Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана

— Да сейчас полно людей, которые носят спортивные туфли с костюмами, Рей.

— И полно ребят, которые едят фасоль ножом, но это не значит, что так полагается, Берн. А в этой шляпе и в очках ты похож на типа, ошивающегося у ипподрома и предлагающего делать ставки на заведомо дохлую лошадь. А знаешь, что я должен сейчас сделать, Берн? Я должен сдать тебя в участок. И тебя ждут неприятности, а меня отметят в приказе.

— И ты не променяешь это на вознаграждение?

— Ты, конечно, можешь называть это вознаграждением, а вот получу ли я его — это еще бабушка надвое сказала. — Он испустил долгий страдальческий вздох. — И вообще, это полное безумие, о чем ты просишь.

— Знаю.

— Однако было время, когда я играл с тобой в такие игры и, должен признать, внакладе почти никогда не оставался. — Он критически оглядел мои очки, шляпу и спортивные туфли и удрученно покачал головой. — Жаль, что прикид у тебя не похож на полицейский, — добавил он.

— Но зато я вполне могу сойти за легавого, закамуфлированного под штатского.

— Да уж, камуфляж хоть куда, — насмешливо буркнул он. — Кого хочешь введет в заблуждение.

Он оставил машину не на стоянке, а рядом со входом, и мы поднялись по ступенькам и двинулись по коридору. Время от времени Рей доставал свой жетон и показывал его людям, которые пропускали нас дальше. Затем мы вошли в лифт и поехали вниз, в подвальное помещение.

Когда приходишь сюда как простой гражданин опознать покойника, то просто ждешь на первом этаже и тебе привозят этого самого покойника снизу в лифте. Но если ты полицейский, то они экономят время, позволяют спуститься в подвал, где выдвигают специальный ящик и дают тебе поглядеть. Служащий морга, маленький человечек с мучнистым цветом лица, выдернул из картотеки какую-то бумажку и повел нас по просторной комнате, где царила мертвая тишина. Нашел нужный отсек и выдвинул ящик.

Я глянул, тут же отвернулся и сказал:

— Это не он.

— Быть того не может, — сказал служащий.

— Тогда почему на бирке у него написано «Велес, Консепсьон»?

Служитель пригляделся и поскреб в затылке.

— Чего-то я не пойму… — пробормотал он. — Это номер 228-Би, и здесь, на карточке, так и написано, — он возмущенно уставился на нас, — написано… 328-Би…

— Ну так?

— Вот вам и ну, — сказал он.

И прошел дальше и выдвинул другой ящик, и на сей раз на бирке, прикрепленной к большому пальцу ступни, значилось «Ондердонк, Гордон К.». Мы с Реем стояли и смотрели на него в молчании, затем Рей спросил, нагляделся ли я, и я ответил, что да, вполне, и тогда он велел служителю убрать ящик.

По пути наверх я спросил:

— А ты не мог бы выяснить, находился ли он под воздействием наркотиков или снотворного?

— Наркотиков?

— Ну, допустим, секонала, чего-то в этом роде. Может, вскрытие показало?

— Только в том случае, если искать специально. Ну, ты сам подумай, Берн, находят парня с пробитой башкой, затем делают вскрытие, чтоб определить, что его доконало. Может, они должны еще проверять, не страдал ли он, случайно, диабетом, а?

— При чем здесь диабет? Я же сказал, наркотики.

— Но с чего это ты…

— Предчувствие…

— Предчувствие… Я бы с большим доверием относился к твоим предчувствиям, не будь ты так похож на ипподромного жучка. Так ты говоришь, секонал?

— Любой тип снотворного или болеутоляющего.

— Ладно, поглядим, что тут можно сделать. Куда мы теперь, Берни?

— В разные стороны, — ответил я.

Я позвонил Кэролайн и, набравшись терпения, молча слушал несколько минут, пока она не выплеснула все свои эмоции, уверяя, что просто с ума сходила от беспокойства и все такое прочее.

— Мне нужна твоя помощь, — наконец вставил я. — Ты должна совершить диверсию.

— Как раз по моей специальности, — ответила она. — А что конкретно надо делать?

Я изложил ей и повторил пару раз, и она уверила меня, что с заданием справится.

— В такой ситуации сподручней действовать вдвоем, — сказал я. — Можешь попросить Элисон помочь?

— Отчего нет… Но насколько я могу быть с ней откровенна?

— По возможности, минимально. Если она будет уж очень настаивать, скажешь, что я собираюсь выкрасть картину из музея.

— Ей можно это сказать?

— Ну, в случае крайней необходимости. А пока… Так, дай-ка мне подумать… Пока тебе, пожалуй, лучше закрыть «Пудл Фэктори» и отправиться прямиком к ней. Кстати, а где она живет?

— В Бруклин-Хейтс. Но почему это мне надо идти туда, а, Берн?

— Чтоб не быть там, куда за тобой может явиться полиция. А Элисон, случайно, сейчас не с тобой?

— Нет.

— Тогда где она? Дома?

— У себя в офисе. Но почему ты спрашиваешь?

— Да просто так. А ты, случайно, не знаешь ее точного адреса в Бруклин-Хейтс?

— Ой, не помню. А вот дом знаю. Он находится на Пайнэппл-стрит.

— Но номера ты не знаешь?

— Да тебе-то какая разница! О, усекла!.. Ты ищешь убежище, да?

— Это мысль.

— Тогда тебе повезло. У нее просто шикарная квартира. Я там побывала не далее как вчера вечером.

— А-а, так вот где ты была… Звонил с раннего утра, но никто не отвечал. Погоди минуточку… Так вчера вечером ты была у Элисон?

— А что тут такого? Ты что, моя мать-настоятельница, что ли?

— Нет, я просто удивился, вот и все. Ведь раньше она тебя ни разу не приглашала, нет?

— Нет.

— И ты говоришь, у нее славно?

— Очень славно. Но что тут удивительного, не понимаю? Все специалисты по налогообложению — люди, как правило, со средствами. Их клиенты имеют деньги, иначе бы к чему им беспокоиться о налогах?

— А у меня сложилось впечатление, что о налогах беспокоятся поголовно все. Так ты видела ее квартиру? И эту… э-э… спальню, и все остальное?

— Куда ты, черт подери, гнешь? Нет у нее никакой спальни, вся квартира — одна огромная студия площадью футов в восемьсот квадратных, но комната только одна. Но почему ты спрашиваешь?

— Просто так.

— А-а, так это завуалированное стремление выведать, спала я с ней или нет? Не твое дело, вот что я тебе скажу!

— Знаю.

— И что дальше?

— Что ж, возможно, ты и права, — сказал я. — Это действительно не мое дело. Но ты — мой лучший друг, и мне не хотелось бы видеть, как ты страдаешь.

— Успокойся. Я не люблю ее, Берн.

— Уже лучше.

— И да, мы спали вместе. Я все рассчитала правильно. Я знала, как ей осточертели мужчины, которые только и делали, что домогались ее, обманывали, использовали в своих гнусных целях. И я выбрала, как мне кажется, верную тактику.

— Какую же, если не секрет?

— Сказала ей, что просто поцелую ее и больше мне ничего не надо.

— И теперь ты в «Пудл Фэктори»?

— Да.

— А она у себя в офисе?

— Да.

— И я только напрасно трачу нервы и время, беспокоясь о тебе?

— Послушай, — сказала она, — я тронута. Я действительно очень тронута, Берн.