Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана

— Давай, выкладывай, — сказал он. — Откуда ты узнал?

— Они обнаружили секонал?

— Хлоралгидрат, — ответил он, — более известный под названием «Микки Финн». Все же интересно, как это можно узнать по виду парня с проломленной башкой, что его еще накачали наркотиками? Даже в «Квинси» [34] «Квинси» — американский телесериал про работу полиции. они сперва проводят разные тесты, суют под микроскоп разные там штуки…

— Я работаю над новым сериалом «Берни Роденбарр, патологоанатом и медиум»…

Мы обменялись еще несколькими аналогичными любезностями, затем я повесил трубку и сделал еще несколько звонков, одновременно обшаривая выдвинутые ящики стола и картотеку с файлами. И оставил их содержимое в целости. Затем бросил коричневый пакет и обертки от бутербродов в мусорную корзину, отправил туда же куски хлеба от бутерброда с салями и ветчиной и пустой стаканчик из-под кофе. Открыл корзинку, принесенную с собой, и через несколько секунд закрыл и застегнул крышку.

— Ну, теперь пошли, — сказал я.

На пути вниз сверился с часами и вписал в графу, где должно было значиться время выхода из здания 12.51.

Выглянуло солнышко, а потому я надел темные очки и поймал такси на углу Бродвея и Джон-стрит. Дал водителю адрес в Вест-Виллидж. Водитель оказался недавним выходцем из Ирана с плохим английским и весьма смутным представлением о географии Манхэттена, а потому мне пришлось направлять его, и вскоре мы заблудились. Но в конце концов машина все же выскочила на знакомую мне улицу, и я расплатился и не стал больше мучить парня.

Я вошел в здание, в котором никогда прежде не бывал, открыв подъезд с помощью карточки. Затем подошел к другой запертой двери, ведущей на задний двор. Замок оказался не проблемой, и я оставил в нем обломок зубочистки, чтоб обеспечить себе столь же гладкое отступление.

Во дворе я обнаружил мусорные баки и маленький запущенный садик. Я пересек его и перебрался через забор из бетонных блоков, за которым находился еще один двор. Подошел к окну, щурясь, всмотрелся через стекло, затем открыл его, потом снова закрыл. И, не выпуская корзинки из рук, двинулся обратно, снова преодолел преграду из бетонных плит, вытащил обломок зубочистки из замка, прошел через вестибюль первого дома и, наконец, через парадную дверь — на улицу, где через несколько кварталов поймал такси.

В дверях мастерской меня снова встретил Джейрид и уставился на корзину, которую я держал в руках.

— Все еще с ней ходишь, — заметил он.

— Ты наблюдателен.

— Ну, хоть теперь в ней есть добыча?

— Погляди сам.

— Опять пустая…

— Ага.

— Ну и что ты с ней собираешься делать?

— Ничего, — ответил я.

— Ничего?

— Ровным счетом ничего. Можешь взять ее себе. Знаешь, я чертовски устал таскать с собой повсюду эту штуку.

Я прошел в комнату, где его мама разглядывала полотно.

— Выглядит, что надо, — заметил я.

— Еще бы! Знаешь, нам здорово повезло, что Мондриан не баловался акриловыми красками. Иначе бы он производил по пятьсот картин в год.

— А что, он производил меньше?

— Не намного.

Я дотронулся до полотна кончиком пальца.

— Вроде бы высохло, — сказал я.

— И ждет своей участи, — вздохнула она и взяла с подставки какой-то устрашающего вида инструмент с изогнутым лезвием. Кажется, то был нож для разрезания линолеума. Сам я сделан не из линолеума, но определенно не стану выводить из себя человека с подобным предметом в руке. Точнее говоря, Дениз. — Это используют для удаления неровностей, — объяснила она. — Так ты не передумал?

— Нет.

— Ну, смотри. Значит, около дюйма? Примерно так?

— Думаю, будет в самый раз.

— Ну ладно, поехали! — сказала она и начала вырезать полотно из подрамника.

Я наблюдал за процессом. Выглядел он огорчительно. Ведь я видел, как она создавала картину, я и сам приложил к этому руку, помогал грунтовать полотно, выравнивал поверхность, покрывал ее специальной пленкой, затем отдирал эту пленку, чтоб быстрее высохли краски. И знал, что Мондриан имеет к этому произведению не больше отношения, чем, скажем, Рембрандт, и все равно где-то внизу живота у меня возникло странное ощущение — все так и сжалось, — когда я увидел, как нож полосует картину, словно это и не картина вовсе, а кусок линолеума.

Я отвернулся и отошел в сторону, туда, где Джейрид, распластавшись на полу, выписывал на большом квадратном куске картона два слова: «Это несправедливо!» Несколько уже готовых лозунгов, аккуратно прикрепленных к деревянным плашкам, стояли прислоненные к металлическому столику.

— Отличная работа, — сказал я ему.

— Да, смотреться будут нормально, — ответил он. — Вообще-то стиль подачи материала в массмедиа здорово изменился.

— Ну и чудесно.

— Вот это в наши дни называется «перформанс», — заметила Дениз. — Сперва пишете картину, затем уничтожаете ее. Теперь нам недостает только завернутого в алюминиевую фольгу. Прямо сейчас завернем или ты сперва поешь?

— Ни то ни другое, — ответил я и начал раздеваться.

Я явился в галерею Хьюлетта в начале четвертого, чувствуя себя в костюме несколько скованно. На мне по-прежнему красовались шляпа и очки в роговой оправе с простыми стеклами — от последних примерно с час назад жутко разболелась голова.

Я безропотно протянул положенный сбор, два доллара пятьдесят центов, прошел турникет, а затем поднялся на свой любимый второй этаж.

К этому времени у меня развилось довольно стойкое тревожное предчувствие, что нашего Мондриана могли перевесить или же снять со стенки с целью переноса на какую-нибудь другую выставку, но «Композиция в цвете» оказалась там, где ей и полагалось быть. Первое, что я подумал, увидев ее: нет, эта картина ничуть не похожа на то, что мы совместными усилиями соорудили в мастерской Дениз. Пропорции и краски совершенно не те. Мы произвели нечто аналогичное карандашной копии, сделанной ребенком со знаменитой «Моны Лизы». Я взглянул еще раз и пришел к выводу, что достоверность, как и красота, понятие весьма относительное. Вот, к примеру, полотно на стене выглядит нормально лишь потому, что оно на стене и рядом прикреплена маленькая бронзовая табличка, подтверждающая подлинность данного творения.

Какое-то время я просто смотрел на картину, затем немного побродил по залу.

Спустившись вниз, на первый этаж, прошел по залу, увешанному полотнами французских художников XVIII века… Буше и Фрагонар, идиллические буколические сценки из жизни фавнов, нимф и пастушек. На одной из картин красовалась парочка босоногих селян, очень уютно устроившихся перекусить на лесной поляне, а перед ней под бдительным оком охранника в униформе стояли Кэролайн и Элисон.