Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 2

Все, что я видела вокруг в те критические для меня минуты, — пестрая вереница блестящих чистеньких таксомоторов у гигантской арки вокзала; сверкавший под лучами холодного зимнего солнца шпиль кальвинистской кирхи, или как она там у них называется, сложенной из красного кирпича, с посеребренной кистой старинных часов наверху; незначительное скопление людей на подступах к вокзалу; мерная поступь высокомерных, как верблюды, носильщиков с бляхами, похожими на орден Отечественной войны, — все это воспринималось мною как-то расплывчато, ирреально, словно происходило не в подлинной жизни, а на плохо заправленной в проектор ленте, которую с остановками крутит на полевых станах киномеханик-халтурщик.

Я вдруг вспомнила великолепную сцену обмена шпионами в фильме «Мертвый сезон», душку Баниониса, счастливые, честные лица его верных коллег-гэбэшников, нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу в ожидании, когда же их товарищ по оружию пересечет наконец нейтральную полосу. Я так явственно вспомнила этот эпизод, что даже повеселела. Хотя буквально через секунду допетрила, что на встречу, подобную той, которую устроили в кино красавцу Банионису, мне рассчитывать не приходится. Скорей уж наоборот…

Пока я предавалась этим безрадостным размышлениям, в порядке нашего следования произошло существенное изменение: здоровяк в водолазке вдруг без лишних церемоний подхватил меня под руку и даже прижал к себе для надежности. Правда, как-то уж очень бесполо, по-деловому. С таким же успехом меня могла прижать дверь лифта или сдающий не глядя назад пьяный шофер грузовика. Движение американца было властным и настолько решительным, что не допускало даже намека на разночтения. Влекомая этим бульдозером в темным очках, я пронзила насквозь какой-то тоннель, тускло освещенный люминесцентными светильниками, и оказалась в огромном зале вокзала, буквально затопленном светом, лившимся сквозь стеклянное перекрытие полусферического потолка. В отличие от родных московских вокзалов с их толчеей, забористым матом, толстыми, в оренбургских платках, продавщицами пирожков с рисом и капустой, воплями разъяренных пассажиров с лыжами и рюкзаками и хвостатыми очередями у билетных касс, здесь все напоминало фойе Кремлевского Дворца съездов: чинная, неторопливая публика, дорогие наряды, запах хорошего мыла и духов… Я взглянула сквозь стеклянные витражи на непереносимо чистый, словно вылизанный сворой дрессированных бультерьеров перрон, куда в этот момент прибывал ярко-красный локомотив, тянущий за собой желто-голубые вагоны, ладные, чистые, нарядные, словно только что выкатившие из подарочной коробки комплекта «Детская железная дорога», — и с тоской подумала, что выдержать возвращение на родину даже в этих потрясающих спальных вагонах будет выше моих сил. Куда естественнее было бы сразу схлопотать пулю в лоб, а еще лучше — уснуть, чтобы проснуться, как говорила моя мама, в совершенно другом спектакле. И хоть я всегда очень смутно и без всякого удовольствия представляла себе этот самый «другой спектакль», в тот момент о лучшей доле для себя я и не мечтала…

— Stay hear! — коротко рыкнул лоб в очках.

Эта команда раздалась совершенно неожиданно. Я была уверена, что мой провожатый выведет меня на перрон к остановившемуся составу, поставит, как пугало, перед вагоном с конкретным номером и будет терпеливо ждать, пока не тронется поезд и чья-та волосатая рука с плоскими часами «Луч» не схватит меня за шиворот и втащит внутрь. Именно так я и представляла себе торжественную церемонию возвращения блудной дочери России В. Мальцевой на историческую родину. Однако команда «стоп» прозвучала в самом центре огромного зала ожидания, возле модернистской каменной пирамиды из черного мрамора, увенчанной золотым циферблатом часов «Лонжин». И тут я увидела Матвея Тополева, подошедшего сзади вместе с двумя провожатыми — такими же рослыми, как мой конвоир, парнями, один из которых был, судя по короткому властному жесту, буквально пригвоздившему Матвея к пирамиде, старшим в этой группе.

Тополев, в длинном белом плаще и уже без наручников, как-то очень вяло отреагировал на очередную нашу встречу, занятый, видимо, собственными проблемами. Поскольку мне занять себя было абсолютно нечем, а ожидание на ногах становилось мучительным, я в упор рассмотрела это доблестное лубянское ничтожество и пришла к выводу, что сытные американские харчи впрок ему, как ни странно, не пошли. Еще две недели назад абсолютно неуязвимый, настырный и экстравагантный, помощник и консультант самого могущественного человека в Советском Союзе выглядел сейчас жалким и каким-то занюханным.

Взгляд Матвея затравленно шнырял по сторонам, словно определяя, чего именно следует ждать от вокзальной неизвестности — действительного освобождения или очередного удара судьбы, после которого ему уже не встать на ноги.

— Высматриваешь встречающих с цветами и орденом Красной Звезды в коробочке, мудак? — негромко, но внятно поинтересовалась я.

Матвей бросил на меня такой зверский взгляд, что я отвернулась. Мне вдруг стало жаль — я даже не поняла почему — этого злобного мужика, бившего меня по лицу. Возможно, я просто увидела на его раздобревшей физиономии отчетливый знак близкой смерти — как синий треугольный штамп поликлиники на больничном листе. Меня редко посещали такие прозрения. Но — и я старалась об этом не вспоминать — они всегда сбывались…

Где-то под стеклянным потолком гигантского зала нежно прошелестел голосок девушки-информатора, доверительно сообщившей опаздывающим пассажирам на несколько жестковатом французском, что через пятнадцать минут с четвертого пути отойдет скорый поезд Женева — Марсель. Голосок хоть и был нежным и слабеньким, однако внушал абсолютное доверие. И я сразу поверила, что поезд отправится именно через пятнадцать минут и ни секундой позднее. И еще успела взгрустнуть о том, что, очевидно, никогда не попаду в прекрасный город Марсель на берегу теплого Средиземного моря…

Вскинув голову, я посмотрела на золотой циферблат часов «Лонжин», венчавших мраморную пирамиду, в тот самый момент, когда они начали мелодично отбивать пять ударов. На третьем ударе из-за пирамиды вынырнули четверо мужчин, остановившихся напротив нашей группы. Едва увидев одного из них, я моментально утратила интерес к остальным. У меня даже дыхание перехватило, хоть я и знала, что, возможно, увижу этого человека: прямо мне в глаза, как-то виновато улыбаясь, смотрел черноволосый Вшола. Мы находились буквально в метре друг от друга.

— Привет! — сказала я, испытывая невыразимое желание погладить этого парня по небритой щеке.