Анна Ольховская - Первый раз

– Доброе утро, дорогая пани! Меня зовут Милош Новотны.

– Доброе утро, пан Новотны, я…

– Нет-нет, позвольте! Для такой прелестной пани я – просто Милош. И никак иначе. – Гм, прелестная, говоришь? Ну-ну. – Так что у пани случилось?

– Понимаете, вчера меня… – Черт, что же придумать правдоподобное? В голову лезло, глупо гыгыкая, только бредоподобное… – Я… В общем, сильно поранила ноги. Повязку мне наложили сразу, но, видимо, не очень хорошо прочистили рану, и теперь очень болит. Я не спала всю ночь.

– Давайте посмотрим.

Размотав бинты, доктор укоризненно покачал головой:

– Что же вы, милая пани? Почему не обратились ко мне вчера?

– Вчера не так болело, а потом уже поздно было, я думала…

– Нет, пани, вот подумать вы не потрудились. Вчера все обошлось бы гораздо проще, а теперь… – Доктор тяжело вздохнул.

А я немедленно собралась шлепнуться в обморок. Заметив мои приготовления, пан Новотны сунул мне под нос гадостно смердящий пузырек… Обморок пришлось припрятать до лучших времен.

– Это что за фокусы, милая пани? – Доктор грозно сдвинул брови, отчего его пенсне затряслось и судорожно вцепилось в переносицу. – Давайте-ка, я укольчик вам сделаю обезболивающий, иначе вы не выдержите.

– Чего именно я не выдержу?

– Раны придется чистить, а, учитывая их нынешнее состояние, процедура эта весьма неприятная.

– Но мне нельзя укол, я и таблетки не пила ночью!

– И вы терпели ЭТО всю ночь?! – На этот раз пенсне удержаться на носу не удалось, и оно повисло на шнурке. – Вы с ума сошли! Или у Агнешки не оказалось нужных лекарств в пансионе? Это безобразие!

– Нет, что вы, таблетки были, просто я их не пила.

– Но почему?!

– Понимаете, я… У меня… Ребенка я жду, вот почему!

– Ну и ждите себе на здоровье! Тем более нельзя доводить себя до такого состояния! Вы понимаете, что этим вы навредите своему ребенку гораздо больше, чем лекарствами?!

– Но я…

– Никаких «но»! Укол, немедленно!

– Хотя бы не внутривенно, обколите мне только ноги, пожалуйста!

– Ну хорошо, хорошо.

Пан Новотны, раздраженно сопя, нажал кнопку селекторного устройства и что-то приказал на чешском. Через пару минут дверь в кабинет распахнулась, и появился еще один врач, а может – ассистент, короче, дядька в белом халате. Впереди него, надменно поскрипывая колесами, ехала каталка.

На которую меня и взгромоздили. Нет, что вы, меня вовсе не забросили на каталку, как мешок с картошкой, уложили очень аккуратно. Но я-то не затерялась где-то посередине спичечным коробком, а загромоздила собой почти всю поверхность каталки. Та мстительно подождала, когда же мне повесят на большой палец ноги бирку. Не дождавшись, она раздраженно скрипнула, повернулась и поволокла меня в операционную.

Где я и провела следующие полчаса. Или больше? Или меньше? Счастливые, как вы знаете, часов не наблюдают. А уж счастья мне привалило – по полной программе! Даже после анестезирующих уколов я наслаждалась незабываемыми мгновениями бытия.

Во время процедуры кто-то пару раз заглядывал в пыточную, в смысле, – в операционную. Видимо, прибыл пациент, которого пан Новтоны и ждал утром. Это я вклинилась к нему без расписания.

Все когда-нибудь заканчивается, закончились и мои мучения. Меня вернули в тот кабинет, где сиротливо ожидали хозяйку джинсы, носки и кроссовки. Пан Новотны помог мне подняться с каталки и дошлепать до моей амуниции. Во время шлепания я с удивлением обнаружила, что мои ноги почти не болят! Так они, слегка ныли и зудели, но разве это сравнимо, к примеру, с тем, как умеет ныть и зудеть моя лучшая подруга Таньский!

– Милош, вы не врач, вы – волшебник! – Я собралась было наброситься на врача с благодарственными объятиями, но вовремя вспомнила, что мои джинсы все еще не на мне. – Спасибо вам огромное, я словно заново на свет родилась!

– Заново на свет рождаться будет ваш ребенок, – ворчливо уточнил пан Новотны, что-то записывая на листке бумаги. – И то – в случае, если его мама будет вести себя поосмотрительнее. Вот, возьмите, здесь я написал, что вам дальше делать. Если останетесь еще в Клатовы, завтра утром жду вас на перевязку. Если не получится, вот вам мазь, – он протянул мне тюбик, – аккуратно, тонким слоем, смазывайте раневую поверхность. Ну, милая пани, всего вам хорошего!

– До свидания, Милош, и еще раз спасибо! – Я уже успела одеться и обуться, поэтому направилась к двери. Теперь я никого не шокирую.

Уф, как же все-таки здорово, когда ничего не болит! Все и все вокруг кажется таким милым и славным! И яркое весеннее солнышко, и голубое небо, и чистенькие мостовые, и довольная ухмылка Голубовского…

Голубовского?!!

Зрительные нервы, доставившие в мой мозг сие отвратительное зрелище, стояли навытяжку, преданно хлопая глазами. Моими, между прочим, глазами. А поскольку мыслительный процесс пребывал в ступоре от доставленной ему картинки, то, соответственно, и выражение лица пребывало там же. В ментальном запоре.

Вдоволь налюбовавшись на всю эту красоту, Андрюша засиял еще нестерпимее. Точнее, чем Шукшин, о таком сиянии не скажешь: «А че это ты, милай, как голый зад при луне, светисси?» Но мои голосовые связки смогли выдать на-гора лишь несвязный бульк.

– Похоже, госпожа Лощинина, вы родились в год Кота! Или, точнее, Кошки, – продолжая сиять, голый зад, то есть – Голубовский, приобнял меня за плечи и нежно увлек к стоявшей поблизости машине. – Вы никак не хотите умирать! Сколько у вас еще жизней в запасе?

Видимо, обильное разлитие тормозной жидкости по моей кровеносной системе все еще продолжалось, поскольку я даже не пыталась лягнуть хорошенько своего провожатого. Покорной ослицей, грустно постукивая копытцами, я доплелась до автомобиля, причем того самого, который вчера утром вез меня навстречу смерти. Похоже, этому механизму на роду написано стать моим катафалком.

За рулем, равнодушно глядя на тупую ослицу, восседал Хельмут. Ну кто же еще?

– Вот, Хельмут, тебе компания, чтобы не скучал тут без меня. Веди себя с дамой прилично, не оскорбляй ее действием. Потерпи, пока приедем в замок, хорошо?

Молчаливый кивок. Меня вбросили на заднее сиденье, где еще сохранились следы моего вчерашнего присутствия. Видно, поэтому фон Клотц и выделил Андрейке снова эту тачку – все равно она уже изгажена кровью, не жалко.

Изобразив собой бесформенную кучу тряпья, я затаилась у окна. Но Голубовский на мою покорность не повелся. Криво заклеенный пластырем, его распухший подбородок весьма ощутимо, надеюсь, напоминал этой твари, что я обычно сражаюсь до конца.

– Хельмут, у тебя есть чем зафиксировать нашу гостью?

Судя по всему, прихвостень фон Клотца дал обет молчания, поскольку, не издав в ответ ни звука, он наклонился, достал из бардачка наручники и бросил их на заднее сиденье.